открывавшегося глазам путника, то скрывавшегося от них и дававшего о себе
знать лишь неистовым шумом воды среди камней или в расщелинах скал, кое-где
преграждавших ему путь.
"Что же ты ропщешь? - говорил Мортон, охваченный восторгом и грезя
вслух. - К чему сердиться на скалы, останавливающие твой бег на
какое-нибудь мгновение? Впереди - море, оно примет тебя в свое лоно. И у
человека впереди - вечность, и она его примет после того как он завершит
свой беспокойный и торопливый путь по долине времени. Как твое бессильное
беснование - ничто по сравнению с могучими валами безбрежного океана, так и
надежды, заботы, страхи, радости и печали - ничто в сравнении с тем, что
будет нас занимать в течение страшной и бесконечной чреды веков".
Размышляя таким образом, наш путник миновал это унылое место. Холмы,
отойдя от речки, образовали небольшую зеленую долину; здесь он увидел
крошечное хлебное поле и хижину, стены которой возвышались над землей на
какие-нибудь пять футов. Ее соломенная крыша, позеленевшая от времени,
плесени и пышно разросшейся сочной травы, кое-где пострадала от двух коров,
которых манила эта аппетитная зелень, отвлекая порой от более естественного
и законного пастбища. Безграмотная, кое-как намалеванная вывеска оповещала
путника, что тут он сможет и сам закусить, и покормить лошадь, и, несмотря
на убогий вид хижины, это предложение не могло не казаться заманчивым,
принимая во внимание пустынность и дикость тропы, по которой, направляясь к
хижине, двигался путник, и высокие голые горы, в гордом отчаянье высившиеся
за этим убежищем.
"Именно в таком месте, - подумал Мортон, - и подобает жить доверенному
лицу Белфура Берли".
Подъехав к хижине, он заметил сидевшую на ее пороге хозяйку - до этого
она была от него скрыта огромным, пышно разросшимся ольховым кустом.
- Добрый вечер, матушка, - сказал путешественник, - это вы миссис
Мак-Люр?
- Элизабет Мак-Люр, сэр, обездоленная вдова, - услышал Мортон в ответ.
- Могли бы вы приютить у себя на ночь путешественника?
- Пожалуйста, сэр, если вы удовольствуетесь вдовьим хлебом и солью.
- Я был солдатом, добрая женщина, - сказал Мортон, - и довольствуюсь
малым.
- Солдатом, сэр? - переспросила старуха. - Дай вам Господи более
праведное занятие.
- Но эту профессию считают почетной, матушка. Надеюсь, вы не станете
думать обо мне дурно только из-за того, что она была и моею.
- Я никого не сужу, сэр, - ответила женщина, - к тому же по вашему
голосу чувствуется, что вы порядочный человек. Но я видела столько зла,
содеянного в этой стране солдатами, что даже довольна, что не вижу всего
этого незрячими моими глазами.
Только теперь Мортон заметил, что перед ним слепая.
- А не причиню ли я вам беспокойства? - сказал он сочувственно. -
Заниматься вашим делом с такою болезнью, должно быть, трудно.
- Нет, сэр, - ответила старая женщина, - дома я хожу почти свободно,
да мне еще девочка помогает, а за вашей лошадкой присмотрят драгуны, когда
вернутся с объезда, и это будет стоить сущие пустяки. Они теперь стали
повежливее, чем прежде.
Мортон сошел с коня.
- Пегги, птичка моя, - проговорила старая женщина, обращаясь к девочке
лет двенадцати, появившейся в этот момент перед ними, - отведи лошадь этого
джентльмена в конюшню, отпусти ей подпругу, разнуздай и дай ей сенца, пока
не вернутся драгуны. Пожалуйте, сэр, входите, - продолжала она, - хоть дом
мой и беден, но зато чист.
Мортон вошел вслед за ней в хижину.
Глава XLII
И так говорила старушка мать,
А слезы - ручьем из глаз:
"На эту охоту, Джонни, сынок,
Пошел ты в недобрый час".
Старинная баллада
Войдя в хижину, Мортон увидел, что старая хозяйка сказала правду.
Внутри хижина была много лучше, чем можно было ожидать по ее наружному
виду. Здесь было чисто и даже уютно, особенно в средней комнате, в которой,
как сказала хозяйка, ее гостю предстояло поужинать и провести ночь. Ему
подали еду, какая нашлась в трактире, и хотя есть ему не хотелось, он
согласился поужинать, чтобы завязать разговор. Несмотря на свою слепоту,
старушка сама прислуживала ему за столом и как будто инстинктом находила
все, что ей требовалось.
- Есть ли у вас еще кто-нибудь, кроме этой славной девочки, чтобы
обслуживать постояльцев? - начал Мортон.
- Нет, сэр, - ответила старая хозяйка, - я живу одна, как вдовица из
Сарепты Сидонской. Здесь места пустынные, проезжих немного, я не привыкла
держать прислугу. Когда-то у меня было двое пригожих сыновей, которые
присматривали за всем. Но Бог дал, Бог и взял, да святится имя его! -
продолжала она, подняв свои незрячие глаза к небу. - Прежде я была побогаче
(то есть в отношении земных благ), даже после того, как потеряла моих
сыновей, но это было до последнего переворота.
- В самом деле, - сказал Мортон. - А вы пресвитерианка, голубушка?
- Да, сэр, и возношу благодарность за свет божественной истины,
который повел меня по праведному пути, - отвечала хозяйка.
- В таком случае, - продолжал гость, - революция принесла вам только
хорошее.
- Если она принесла хорошее нашей стране, - ответила старая женщина, -
и свободу исповедания, как велит совесть, то неважно, что именно принесла
она бедному слепому червю вроде меня.
- Но все же, - заметил Мортон, - чем она могла вам повредить?
- Это долгая история, сэр, - ответила со вздохом хозяйка. - Поздно
ночью, за шесть недель или около того перед битвой у Босуэлского моста,
один молодой джентльмен остановился у дверей этой убогой хижины, изнуренный
и истекающий кровью от ран, бледный и измученный скачкой, и его лошадь еле
передвигала ноги: за ним гнались по пятам, и он был одним из наших врагов.
А что я должна была сделать? Вы сами были солдатом и, верно, скажете, что я
просто-напросто глупая старая женщина, но я его накормила, перевязала ему
раны и скрывала у себя, пока не миновала погоня.
- Но кто, - спросил Мортон, - смеет вас осуждать за это?
- Не знаю, как вам ответить, - сказала слепая. - Кое-кто из наших
людей сердится на меня. Они говорят, что я должна была с ним поступить, как
Иаиль поступила с Сисарою. Но ведь я не имела повеления Господа проливать
кровь человека, а спасти мне его подобало, как женщине и христианке. И
потом, они говорили, что у меня нет чувства материнской любви, раз я спасла
того, кто принадлежал к шайке разбойников, зверски убивших обоих моих
сыновей.
- Как это зверски убивших?
- Да, сэр, хотя, может, вы и назовете это иначе. Один из них пал с
мечом в руке, сражаясь за поруганный ковенант, а другой... о, они схватили
его и расстреляли на лужайке у нашего дома, на глазах его матери! Мои
старые глаза ослепила вспышка от выстрелов, и, мне кажется, они стали
слабеть с этого ужасного дня, а горе, и разбитое сердце, и слезы, которые
не высыхали, еще больше помогли моему недугу. Но увы! Если бы я предала
молодую кровь лорда Эвендела мечу его беспощадных врагов, я все равно не
воскресила бы ни моего Ниниана, ни моего Джонни.
- Лорда Эвендела? - спросил пораженный Мортон. - Значит, вы спасли
лорда Эвендела?
- А как же, - ответила Бесси Мак-Люр. - Потом он был очень добр ко
мне, подарил мне корову с теленком и дал солоду, муки и денег, и никто не
смел тронуть меня, пока он был в силе. Но мы живем на земле, что
принадлежит к Тиллитудлему, хоть это и совсем отдаленный участок, а за
поместье долго судились леди Маргарет Белленден и теперешний наш хозяин
Бэзил Олифант. Лорд Эвендел держал сторону старой леди, потому что он любил
мисс Белленден, ее внучку, говорят, одну из самых добрых и самых красивых
девушек в целой Шотландии.
Но им пришлось уступить, и Бэзил получил и замок, и землю, а потом
пришла революция, и кто же переменил кожу быстрее, чем наш теперешний лэрд?
Сейчас он говорит, что испокон веку был вигом, а прикидывался папистом,
потому что так было нужно. Сейчас он выплыл, а лорд Эвендел пошел ко дну:
он слишком горд и отважен, чтобы сгибаться по ветру, хотя многие, так же
как и я, знают, что, какова бы ни была его вера, он не был врагом наших
людей, когда мог заступиться за них, и был гораздо добрее, чем Бэзил
Олифант, который всегда плыл по течению. Но лорда Эвендела отстранили ото
всех дел, и смотрели на него косо, и не спрашивали ни о чем его мнения. И
тогда Бэзил, человек мстительный, решил вредить ему во всем, в чем только
мог, и стал разорять и притеснять бедную слепую вдову Бесси Мак-Люр,
которая спасла лорду Эвенделу жизнь и к которой он был добр и внимателен.
Но только Бэзил ошибся, если этого добивался, потому что не скоро лорд
Эвендел услышит от меня хоть слово о том, что они продали корову за
арендную плату, которую я им не была должна, или поставили ко мне на постой
драгун, хотя сейчас в наших краях совсем тихо, или о чем другом, что может
его огорчить, - мне нипочем терпеливо нести свое бремя, потому что эти
потери - самая малая его часть.
Удивленный и тронутый этим терпеливым, благородным и великодушным
смирением, Мортон не мог удержаться, чтобы не осыпать проклятиями тупого
мерзавца, который не постеснялся прибегнуть к такой подлой мести.
- Не проклинайте его, сэр, - сказала старая женщина, - я слышала, как
один славный человек говорил, что проклятие - точно камень, брошенный
вверх, и чаще всего падает на голову того, кто его произносит. Но если вы
знаете лорда Эвендела, предупредите его, чтобы он поберегся, потому что я
слышала странные разговоры среди солдат, которые стоят у меня, и в этих
разговорах его имя часто упоминается; а один из них уже дважды побывал в
Тиллитудлеме. Он вроде любимчика у хозяина, хотя в прежние времена был в
наших краях одним из самых жестоких гонителей пресвитериан (за исключением