господину, что пленные должны быть отправлены в Эдинбург и что другого
ответа не будет. Когда всадник отъехал, Клеверхауз, скривив губы, сказал,
обращаясь к Мортону:
- Вот еще один из ваших союзников, что покинули вас, или, было бы
правильнее сказать, союзников вашего приятеля Берли. Послушайте, каков
молодец: "Дорогой сэр (право, не знаю, когда мы настолько с ним
сдружились), не соблаговолит ли ваше превосходительство принять мои
скромные поздравления... - да, скажу вам, - по случаю победы, осенившей
знамена армии его величества короля. Учтите, что мои люди готовы
преследовать и перехватывать беглецов и уже взяли некоторое количество
пленных", и так далее. Подписано: Бэзил Олифант... Ведь вам знакомо имя
этого человека, не так ли?
- Это какой-то родственник леди Маргарет Белленден, сколько я знаю, -
ответил Мортон.
- Да, - сказал Грэм, - и наследник по мужской линии из рода ее отца,
хотя он им, как говорится, десятая вода на киселе; и, кроме того,
воздыхатель прекрасной Эдит, хотя и отвергнутый, как личность
малодостойная. Но самое главное - он преданный и восторженный поклонник
поместья Тиллитудлем и всего, что к нему относится.
- Он избрал плохой способ сблизиться с семьей Белленден, вступив в
сношения с нашей злосчастной партией, - сказал Мортон, подавляя готовый
вырваться вздох.
- О, этот бесценный Бэзил, мистер Мортон, сума переметная, кто-кто, а
он, поверьте мне, вывернется, - сказал Клеверхауз. - Он разошелся с
правительством, потому что не ему присудили владения покойного графа
Торвуда, которые его милость из своего собственного имущества отказал своей
собственной дочери; он был недоволен леди Маргарет, потому что она не
обнаружила ни малейшего желания отдать за него свою внучку; он разошелся во
взглядах с прелестной Эдит, потому что ей не нравилась его долговязая,
смешная фигура. Зато он вступил в тесную дружбу с Белфуром Берли и собрал
целый отряд, чтобы оказать ему помощь, в надежде, что этой помощи не
понадобится, то есть что вы нас вдребезги расколете. А теперь этот подлец
делает вид, будто он только и помышлял что о службе королю Карлу, и я
убежден, что Тайный Совет примет его объяснения за чистую монету, так как
он найдет способ приобрести в нем друзей. Кончится тем, что несколько сот
этих несчастных бездомных фанатиков будет расстреляно или повешено, а этот
пронырливый негодяй останется невредимым, укрывшись плащом, сшитым из его
якобы нерушимой верности и богато отделанным лисьим мехом бесстыдного
лицемерия.
Так, беседуя, они коротали время. Клеверхауз говорил вполне искренне и
обращался с Мортоном не как с пленником, но скорее как с другом и приятным
попутчиком. Мортон по-прежнему ничего не знал об ожидающей его участи, но
общество этого незаурядного человека, поражавшего его игрою своего живого и
проницательного ума и глубоким знанием души человеческой, настолько
скрасило проведенные с ним часы, что, лишь попав в плен, избавивший его от
двусмысленного и опасного положения среди повстанцев и спасший от
последствий их подозрительности и ненависти, он впервые с тех пор, как
принял участие в общественной жизни, почувствовал себя свободным от
тяжелого бремени, которое постоянно его угнетало. По отношению к своей
дальнейшей судьбе он уподобился теперь тому всаднику, который бросил
поводья на шею коня и, отдавшись таким образом на волю обстоятельств,
освободился, по крайней мере, от необходимости пытаться их направлять.
Таковы были настроения Мортона во время этой вынужденной поездки.
Между тем численность их отряда непрерывно росла, так как к ним со
всех сторон подходили отдельные кавалерийские группы. Почти каждая из них
вела с собою несчастных, попавших в их руки. Наконец они подошли к
Эдинбургу.
- Наш Тайный Совет, - сказал Клеверхауз, - очевидно, чтобы подчеркнуть
свой недавний страх шумными торжествами, постановил устроить нечто вроде
триумфального въезда с участием нас, победителей, и наших пленных. Не
будучи охотником до подобных зрелищ, я предпочитаю уклониться от своей роли
и одновременно освободить вас от вашей.
Сказав это, он передал команду над полком Аллану (теперь
подполковнику) и, повернув коня в переулок, въехал в город вместе с
Мортоном и двумя-тремя слугами. Прибыв к себе - он обычно жил в Кэнонгейте,
- Клеверхауз проводил своего пленника в небольшую комнату, напомнив ему,
что в соответствии с данным словом он обязан находиться здесь неотлучно.
Проведя приблизительно четверть часа в размышлениях о превратностях
последнего периода своей жизни, Мортон услышал доносившийся снизу, с улицы,
оглушительный шум и подошел к окну. Звуки труб, грохот барабанов и литавр
вместе с криками и воем толпы возвестили ему, что королевская кавалерия
торжественно входит в город, как об этом говорил Клеверхауз. Городские
власти в сопровождении стражи с алебардами встретили победителей у ворот и
теперь двигались во главе общего шествия. Следом за ними пронесли две
головы, надетые на длинные пики; перед каждой из этих забрызганных кровью
голов несли руки изрубленных на куски страдальцев; те, кто их нес,
издевательства ради, то и дело сближали их между собой в жесте мольбы или
молитвы. Это были окровавленные останки двух проповедников, павших в битве
у Босуэлского моста. Проследовала телега с помощником палача вместо
возницы; на ней находились Мак-Брайер и еще двое пленных, очевидно, также
священники. Они ехали с непокрытыми головами и были закованы в тяжелые
кандалы, но смотрели на окружающих скорее с выражением торжества, чем
страха или уныния. Казалось, будто они совершенно бесчувственны и к судьбе
павших товарищей, о которой наглядно говорили кровавые трофеи у них перед
глазами, и к предстоящей им самим казни, предвещаемой всем, что они видели.
За этими пленными, выставленными на позор и осмеяние зрителей,
показался кавалерийский отряд; солдаты размахивали клинками, наполняя
просторную улицу возгласами и криками, подхваченными воплями и воем
беснующейся толпы, которая в любом крупном городе рада орать и
неистовствовать на подобных сборищах. В хвосте, за солдатами, двигалась
основная масса пленных, впереди которой находились некоторые из их вождей,
подвергавшиеся всевозможным оскорблениям и издевательствам. Иные были
привязаны к седлу задом наперед и ехали лицом к хвосту лошади, другие -
прикованы к длинным железным брусьям, которые им самим надо было держать в
руках, подобно испанским галерникам, направляющимся в тот порт, где им
предстоит взойти на корабль*. Головы погибших вождей несли с улюлюканьем
впереди тех, кто остался в живых, - иные на пиках и алебардах, иные в
мешках, на которых были намалеваны имена павших. Таков был авангард этого
жуткого шествия пленных, обреченных, по-видимому, на смерть, хотя на них и
не было сан-бенито, как на еретиках, осужденных святой инквизицией на
аутодафе.
______________
* Дэвид Хэкстон из Рэтилета, раненный и взятый в плен в схватке при
Эрс-моссе, в которой пал знаменитый Камерон, при въезде в Эдинбург, "по
приказу Тайного совета, был встречен городскими властями у Речных ворот и
посажен на непокрытый круп лошади лицом к хвосту. Трех других пленных вели
прикованными к одному железному брусу. Так они шли по улице, причем голову
мистера Камерона несли впереди них на алебарде". (Прим. автора.)
За ними шла безвестная толпа пленных повстанцев в несколько сот
человек; некоторые, несмотря на постигшие их несчастья, сохраняли веру в то
дело, за которое пострадали, и были готовы как будто доказать это на
эшафоте, другие были мертвенно-бледны, унылы, растерянны и, видимо,
задавались вопросом, разумно ли было отдавать себя делу, от которого
отшатнулось само провидение; они поглядывали по сторонам, высматривая, куда
бы можно было бежать и спастись от роковых последствий своей
опрометчивости. Попадались среди них и такие, которые, очевидно, не были в
состоянии ни составить себе мнения об этом предмете, ни испытывать надежду,
уверенность или страх; истомленные жаждой и усталостью, они брели, словно
быки, подгоняемые погонщиками, равнодушные ко всему, кроме того, что их
мучило в данный момент, не отдавая себе отчета, гонят ли их на бойню или на
пастбище. Этих несчастных с обеих сторон охраняли цепи солдат. Шествие
замыкалось главными силами кавалерии. Звуки военной музыки, отражаясь от
высоких домов по обеим сторонам улицы, смешивались с победными песнями,
ликующими возгласами солдат и дикими воплями городской черни.
Глядя на это ужасное зрелище, узнавая среди окровавленных, несчастных
и измученных живых страдальцев лица, которые он часто видел во время этого
кратковременного восстания, Мортон почувствовал, как у него болезненно
сжалось сердце. Потрясенный и подавленный, опустился он в кресло; из этого
состояния его вывел голос верного Кадди.
- Спаси нас Господи, сэр, - бормотал невнятно бедняга; его зубы
щелкали, как щипцы для орехов, волосы поднялись дыбом, как щетина кабана,
лицо мертвенно-бледно. - Спаси нас Господи, сэр! Нам велено немедленно
предстать пред Советом! О, Господи! Зачем им такой бедняга, как я? Их там
столько - знатных и важных лордов! И тут еще матушка притащилась из Глазго,
чтобы посмотреть, как я буду ратовать - так она это зовет - за истинную
веру, то есть как я стану признаваться во всем и буду за это повешен. Но
черта с два, не сделать им из меня дурака, коль я могу придумать кое-что
получше! А вот и сам Клеверхауз! Господи, спаси нас и помилуй, говорю я еще
раз!
- Вам нужно немедленно ехать в Совет, мистер Мортон, - сказал