обернется.., а он все не оборачивался. А когда она уже собралась
спускаться с холма, все-таки обернулся, и его вскинутая рука запорхала в
темноте, как мотылек.
Сюзан в ответ подняла руку и двинулась вниз, счастливая и несчастная
одновременно. Однако - и возможно, ничего важнее на тот момент для нее
не было - она больше не чувствовала себя вывалянной в грязи. Когда она
коснулась губ юноши, ее кожа очистилась от прикосновений Риа. Как по
мановению волшебной палочки, чему она могла только порадоваться.
Шла она улыбаясь, и гораздо чаще, чем обычно, если ей доводилось
выходить из дома ночью, поглядывая на звезды.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЛУНА ДАВНО ЗАШЛА
1
Два часа он мотался вдоль пологого склона, который она назвала
Спуском, ограничиваясь рысью, не переводя могучего коня в галоп, хотя
очень хотелось мчаться под звездами. Наконец его кровь начала остывать.
Она сразу остынет, если ты начнешь думать о собственной персоне,
сказал он себе, да и напрасно ты так разгорячился. Только дураки
абсолютно уверены в том, что все будет так, как им того хочется. Древняя
поговорка вызвала воспоминания о покрытом шрамами кривоногом мужчине,
учившем его жизни, и юноша улыбнулся.
В конце концов он свернул с дороги и направился вдоль ручья, против
течения. Проехал полторы мили (миновав несколько табунов лошадей,
которые с интересом посмотрели на Быстрого), держа курс на ивовую рощу.
Оттуда донеслось тихое ржание. Быстрый тут же ответил на него, стукнув
копытом о землю и замотав головой.
Его всадник наклонил голову, чтобы не задеть ветви, и внезапно увидел
перед собой узкое, белое, нечеловеческое лицо, верхнюю часть которого,
за исключением черных, лишенных зрачков глаз, поглотила тьма.
Руки всадника метнулись к револьверам, третий раз за ночь, и в третий
раз ухватили пустоту. Впрочем, он уже понял, что оружие ему не
понадобится: перед ним на тонкой веревке висел этот идиотский грачиный
череп.
Молодой человек, в настоящее время называющий себя Артур Хит, снял
его с седла (ему нравилось называть череп "наш дозорный", "пусть он
уродлив, как старая карга, зато есть не просит") и повесил на дереве,
чтобы поприветствовать дорогого друга. Ох уж этот "Артур" и его шутки!
Всадник Быстрого оттолкнул череп в сторону с такой силой, что веревка
разорвалась, а череп улетел в темноту.
- Фи, Роланд, - донесся мужской голос. В нем слышался упрек, из-за
которого так и рвался смех.., как, собственно, и всегда. С Катбертом они
дружили с раннего детства, следы их первых зубов остались на одних и тех
же игрушках, но Роланд иной раз совершенно не понимал своего друга. И не
только его шутки. Однажды, довольно-таки давно, в тот день, когда
собирались повесить дворцового повара, оказавшегося предателем, Катберт
не находил себе места от ужаса и угрызений совести. Он сказал Роланду,
что не останется, не сможет смотреть на казнь.., в результате и остался,
и смотрел. Потому что ни глупые шутки, ни выставляемые напоказ чувства
не показывали миру истинного Катберта Оллгуда.
Когда Роланд выехал на поляну посреди рощи, темная тень отделилась от
дерева. А выйдя на середину поляны, превратилась в высокого узкобедрого
юношу, босоногого, с голой грудью, одетого лишь в джинсы. В одной руке
он держал огромный старинный револьвер, такие еще называли "пивная
бочка" из-за размеров барабана.
- Фи, - повторил Катберт, словно ему нравился звук, соответствующий
этому слову, не позабытому разве что в таких медвежьих углах, как
Меджис. - Негоже так обходиться с часовым, ударить беднягу по лицу, да
еще с такой силой, что он чуть-чуть не долетел до моря!
- Если б у меня был револьвер, я бы разнес его на куски и перебудил
всю округу.
- Я знал, что ты не будешь разъезжать с оружием в руках, -ответил
Катберт. - Ты ужасный хулиган, Роланд, сын Стивена, но далеко не дурак,
хотя еще и не перешагнул через стариковские пятнадцать лет.
- Я думал, мы решили пользоваться только новыми именами. Даже в своем
кругу.
Катберт выставил вперед одну ногу, уперся голой пяткой в дерн,
поклонился, широко раскинув руки, вывернув их в запястьях так, что
кончики пальцев смотрели в землю, имитируя многоопытного придворного,
для которого поклон - непременный атрибут бытия. Он также напомнил
Роланду стоящую на болоте цаплю, и у него вырвался короткий смешок.
Потом Роланд коснулся левой ладонью лба, словно хотел убедиться, что у
него температура. В голове у него все пылало, это точно, но кожа повыше
глаз оставалась совершенно холодной.
- Приношу свои извинения, стрелок. - Катберт не поднимал глаз, застыв
в поклоне. Улыбка сползла с лица Роланда. - Не называй меня так,
Катберт. Пожалуйста. Ни сейчас, ни потом. Если я тебе дорог. Катберт тут
же выпрямился, подошел к сидящему на коне Роланду.
Выражение его лица ясно говорило о том, что он чувствует себя
виноватым.
- Роланд... Уилл.., извини.
Роланд хлопнул его по плечу.
- Ерунда. Главное, помни о нашем уговоре. Меджис, возможно, на краю
мира.., но это все еще наш мир. А где Ален?
- В смысле, Дик? А где ему, по-твоему, быть? - Катберт указал на
темный силуэт на дальнем конце поляны, то ли храпящий, то ли медленно
задыхающийся.
- Вот он. Проспит и землетрясение. - Но ты услышал меня и проснулся.
- Да. - Катберт так пристально вглядывался в лицо Роланда, что тому
стало не по себе. - С тобой что-то случилось? Ты изменился.
- Неужели?
- Да. Какой-то возбужденный. Взъерошенный.
Если уж рассказывать Катберту о Сюзан, то сейчас самое время, подумал
Роланд. Но решил, спонтанно, не раздумывая (именно так принималось
большинство его решений, и уж точно все самые лучшие), не говорить ни
слова. Если он встретит Сюзан в доме мэра, пусть Катберт и Ален думают,
что это их первая встреча. Хуже от этого никому не будет. - Я отлично
прогулялся, увидел много интересного. - Он спрыгнул на землю, начал
снимать седло.
- Неужели? Так говори, открой сердце своему ближайшему другу.
- Подождем до утра, пока проснется этот медведь. Тогда мне не
придется повторять все дважды. Кроме того, я устал. Одно, правда, я тебе
скажу: здесь слишком много лошадей, даже для феода, славящегося их
разведением. Слишком много.
И прежде чем Катберт задал следующий вопрос. Роланд снял седло со
спины Быстрого и положил его рядом с тремя маленькими проволочными
клетками, связанными ремнем. Внутри сидели три почтовых голубя с белыми
кольцами на шее. Один поднял голову, сонно посмотрел на Роланда, а затем
вновь сунул ее под крыло.
- Они в порядке? - спросил Роланд.
- В полном. Жрут и гадят в свое удовольствие. У них сейчас не жизнь,
а лафа. Но что ты...
- Завтра, - оборвал его Роланд, и Катберт, уяснив, что решение
окончательно, отправился на поиски костлявого дозорного.
Двадцать минут спустя Быстрый, освобожденный от ноши и стреноженный,
щипал травку вместе с Оленьей Шкурой и Банным Листом (Катберт даже
лошадь не мог назвать по-человечески), а Роланд лежал на спальнике и
смотрел на звезды. Катберт заснул так же быстро, как и проснулся от
шагов Быстрого, но Роланду спать совершенно не хотелось. Его мысли
вернулись в недалекое прошлое: прошел всего лишь месяц с того утра,
когда его отец сидел на кровати проститутки, в комнате проститутки, и
смотрел, как он одевается. Слова, произнесенные отцом (Я знаю об этом
два года), набатом отдавались в голове Роланда. Он чувствовал, что они
останутся с ним на всю жизнь.
Но его отец сказал ему и многое другое. О Мартене. О матери Роланда,
которая, возможно, согрешила помимо своей воли. О грабителях, которые
называли себя патриотами. И о Джоне Фарсоне, который действительно
побывал в Крессии и отбыл неизвестно куда.., исчез, как он умел это
делать, растаял, как дым на ветру. А перед тем как уйти, он и его люди
дотла сожгли Индри, столицу феода. Убитые исчислялись сотнями, поэтому
не стоило удивляться, что после этого Крессия вышла из Альянса и
переметнулась на сторону Благодетеля. Головы губернатора феода, мэра
Индри и главного шерифа в тот летний день расстались с телами и
переместились на стену над городскими воротами. Как указал Стивен
Дискейн: "Это очень убедительные аргументы".
Это в игре в "Замки" обе армии выходили из-за своих Укрытий, чтобы
сойтись в решительной битве, отметил отец Роланда, а тут, как случалось
со многими революциями, игра могла окончиться до того, как многие в
феодах Срединного мира начали бы осознавать, что Джон Фарсон - серьезная
угроза. Или, если ты относился к тем, кто искренне верил в его видение
демократии и стремление положить конец "классовому рабству и древним
сказочкам", - вестник существенных перемен.
К изумлению Роланда, отец и его ка-тет стрелков не воспринимали
Фарсона ни так и ни эдак. На него смотрели как на мелкую сошку. Если уж
на то пошло, и сам Альянс стрелки воспринимали как мелкую сошку.
Я собираюсь отослать тебя отсюда, твердо заявил Стивен, усаживаясь на
кровать и пристально глядя на своего единственного сына. Безопасных мест
в Срединном мире не осталось, но феод Меджис у Чистого моря, пожалуй,
безопасней всех.., поэтому ты поедешь туда с двумя друзьями. Я полагаю,
одним будет Ален. И заклинаю тебя, не бери с собой этого насмешника.
Лучше уж лающего пса.
Роланд, который в любой другой день с радостью бы ухватился за
возможность повидать мир, горячо запротестовал. Если наступал час
решительных боев с Благодетелем, он хотел принять в них участие на
стороне отца. В конце концов, он уже стрелок, пусть только и
подмастерье, и...
Его отец покачал головой, медленно, но решительно. Нет, Роланд. Ты не
понимаешь. Но со временем поймешь. Очень надеюсь, что поймешь. Потом они