вздергивают на сук, когда они еще молоды и красивы. -Он наклонился
вперед, побарабанил пальцами по грачиному черепу. -Дозорному, правда, он
не глянулся. Сожалею, что приходится говорить об этом, но дозорный
держит шерифа Эвери за мешок с жиром, в котором нет ни одной
заслуживающей доверия кости.
Роланд повернулся к Алену:
- А что скажешь ты, молодой мастер Стокуорт?
Ален ответил не сразу, такая уж у него была привычка, пожевывая
травинку, которую сорвал, наклонившись над газоном:
- Если бы, проходя мимо, он заметил, что мы горим, думаю, он бы не
остановился, чтобы пописать на нас.
Катберт расхохотался.
- А ты, Уилл? Что скажешь ты, дорогой капитан?
- Он-то меня не заинтересовал.., за исключением одной фразы.
Учитывая, что пастбище для лошадей, которое они зовут Спуском, тянется
на тридцать колес вдоль моря и уходит в глубину на пять-шесть, там уже
начинается пустыня, откуда, по-вашему, шериф Эвери узнал, что мы разбили
лагерь на земле Кройдона, на его ранчо "Пиано"?
Они посмотрели на него, сначала удивленно, потом раздумчиво. Катберт
вновь наклонился и постучал пальцами по грачиному черепу.
- За нами следили, а ты ничего об этом не сказал? Останешься без
ужина, сэр, а если такое повторится, прямая тебе дорога на каторгу!
Но прежде чем они двинулись дальше, мысли о шерифе Эвери покинули
голову Роланда, уступив место более приятным - о Сюзан Дельгадо. Он
нисколько не сомневался, что увидит ее следующим вечером. Интересно,
распустит ли она волосы? Он с нетерпением ждал ответа на свой вопрос. 5
И вот они подъехали к дворцу мэра. Пусть начинается игра, подумал
Роланд, не представляя себе, откуда ему на ум пришла эта фраза, уж
конечно, не думая о "Замках".., во всяком случае, тогда Грумы увели
лошадей, и какое-то время они втроем стояли у лестницы, сбившись в
кучку, почти как лошади в плохую погоду. Разноцветные факелы освещали их
безбородые лица. Из дома доносились перезвон гитар, голоса, веселый
смех.
- Постучимся? - спросил Катберт. - Или просто откроем двери и войде?
Отвечать Роланду не пришлось. Парадные двери гасиенды распахнулись, и
на пороге появились две женщины, обе в длинных, с белыми воротниками
платьях, напомнивших юношам туалеты, в которых щеголяли жены купцов в их
родном феоде. В свете факелов в волосах у женщин заблестели крохотные
бриллиантики.
Более полная шагнула вперед, улыбнулась, присела в глубоком
реверансе. Ее серьги, крупные кубы-рубины, буквально светились изнутри.
- А вот и наши молодые люди из Альянса. Добро пожаловать, добро
пожаловать. С приездом, сэры, и да будут долгими ваши дни на земле. Все
трое поклонились в унисон, выставив вперед одну ногу, нестройным хором
поблагодарили женщину, отчего она засмеялась и хлопнула в ладоши. Вторая
женщина одарила их сухой, как и ее тело, улыбкой.
- Я - Олив Торин. - представилась пухленькая. - жена мэра. А это
сестра моего мужа, Корал.
Корал Торин, все так же сухо улыбаясь (улыбка изогнула губы, но до
глаз так и не добралась), изобразила намек на реверанс. Роланд, Катберт
и Ален вновь поклонились, выставив одну ногу.
- Рада приветствовать вас в Доме-на-Набережной. - Олив Торин сияла
искренней улыбкой. Гости из Привходящего мира - это ли не повод для
радости. - Мой дом - ваш дом. Говорю это от всего сердца.
- Почтем за честь, мадам, - ответил Роланд. - Ваши теплые слова
осчастливили нас.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. А ее журчащий смех
вызвал у него улыбку. Олив Торин сразу расположила его к себе, возможно,
потому, что он предчувствовал, что в тот вечер не увидит никого (за
исключением Сюзан Дельгадо), кто мог бы ему понравиться, кому он мог бы
доверять.
6
Даже ветер с моря не мог остудить жару, поэтому гардеробщик в холле,
собирающий плащи и накидки гостей, стоял там разве что для мебели.
Роланд не очень и удивился, узнав в нем помощника шерифа Дейва,
смазанные чем-то блестящим остатки волос которого прилипли к голове, а
монокль уютно устроился в кармане ливреи. Роланд кивнул ему. Дейв,
заложив руки за спину, ответил тем же.
Двое мужчин, шериф Эвери и пожилой джентльмен, худой, как старый
доктор Смерть из книжки комиксов, направились к ним. За их спинами, в
просторном зале, куда вели распахнутые настежь двойные двери,
многочисленные гости стояли с хрустальными стаканами пунша в руках,
беседовали или брали закуски, с подносов снующих по залу слуг.
Роланд успел лишь бросить короткий взгляд на Катберта: Все. Каждое
имя, каждое лицо.., каждую мелочь. Особенно мелочи.
Катберт изогнул бровь, сие иной раз означало у него кивок, и Роланда
затянул званый прием, его первая вахта в должности стрелка. Которая
оказалась едва ли не самой трудной в его жизни.
Старого доктора Смерть звали Кимба Раймер. Он занимал посты канцлера
и министра имущества (последний, подозревал Роланд, учредили специально
к их приезду). Над Роландом он возвышался на добрых пять дюймов, хотя в
Гилеаде юноша считался высоким, а кожа его цветов напоминала свечной
воск. Цвет этот указывал, что со здоровьем у канцлера далеко не все в
порядке. Седые волосы обрамляли обширную лысину. На переносице
притулилось пенсне.
- Мои мальчики! - воскликнул он после того, как закончилась церемония
представления. Бархатный, искренний голос, необходимый как политику, так
и владельцу похоронного бюро. - Добро пожаловать в Меджис! В Хэмбри! И в
Дом-на-Набережной, скромное обиталище нашего мэра.
- Если это скромное обиталище, хотел бы я взглянуть на дворец,
который вы можете построить, - ответил Роланд. Эта фраза тянула скорее
на комплимент, чем на остроумное замечание (остроты обычно проходили по
ведомству Катберта), но канцлер Раймер расхохотался. Как и шериф Эвери.
- Пойдемте, друзья! - Раймер, отсмеявшись, указал на распахнутые
двери. - Я уверен, мэр с нетерпением ожидает вас.
- Да, - послышался за их спинами тихий голос. Костлявая сестра мэра,
Корал, ретировалась, но Олив Торин осталась и теперь смотрела на
новоприбывших, сложив руки на том месте, где когда-то была талия, губы
ее разошлись в доброй улыбке. - Харт ждет вас с нетерпением, очень ждет.
Мне проводить их, Кимба, или...
- Нет, нет, не стоит тебе так утруждать себя, ты же должна уделить
внимание другим гостям, благо их хватает, - ответил Раймер. - Наверное,
ты прав, - ответила Олив, в последний раз сделав реверанс Роланду и его
спутникам.
Она по-прежнему улыбалась, и улыбка эта казалась Роланду совершенно
искренней, но он подумал: Однако она несчастлива. Что-то ее очень
гнетет..
- Джентльмены? - Огромные зубы Раймера обнажились в улыбке. - Не
соблаговолите ли пройти?
И повел их мимо дыбящегося шерифа в зал приемов.
7
Зал не произвел на Роланда особого впечатления, в конце концов, ему
доводилось бывать в Большом зале Гилеада, Зале Предков, как его иногда
называли, смотреть с галереи на большой прием. Танец Пасхи, отмечающий
окончание Широкой Земли и приближение Первого Сева. Большой зал Гилеада
освещали пять люстр вместо одной, и горели в них электрические лампы, а
не масляные. Наряды гостей (многие из них, юноши и девушки из богатых
семей, не проработали и дня, о чем при каждой возможности твердил Джон
Фарсон) были богаче, музыка громче, а гуляли они под недремлющим оком
короля Артура из Эльда, изображенного на белом коне с объединяющим
мечом.
Однако жизнь бурлила и здесь. И этого шума, экспансивности, пожалуй,
недоставало Гилеаду, и не только на Танце Пасхи. Настроение, которое он
ощутил, едва переступив порог зала, относилось к неуловимым флюидам
души, отметил Роланд, их исчезновение сразу можно и не заметить, потому
что ускользали они тихо и безболезненно. Как уходит кровь из вены в
ванну, наполненную горячей водой.
Забранные деревом стены круглой комнаты (на зал помещение не тянуло)
украшали портреты (в большинстве своем плохие) бывших мэров. На
возвышении справа от дверей, что вели в обеденный зал, четыре
улыбающихся во весь рот гитариста в сомбреро играли нечто похожее на
быстрый вальс. Середину комнаты занимал стол, на котором стояли две
стеклянные чаши для пунша, одна большая, красивая, вторая - меньше и
проще. Разливал пунш еще один помощник Эвери, также весь в белом.
Хотя шериф днем раньше и утверждал обратное, некоторые мужчины
повязали талии разноцветными кушаками, но Роланд в белой шелковой
рубашке, черном узком галстуке и прямых черных брюках нисколько не
портил картины. На каждого мужчину с кушаком приходилось трое в коротких
пиджаках, а вот более молодые обходились только рубашкой и брюками.
Некоторые дамы носили украшения, но не столь роскошные, как рубиновые
серьги супруги мэра, две-три выглядели так, словно недоедали уже много
дней, но наряды разнообразием не отличались: длинные платья с круглым
воротником, выглядывающие из-под них разноцветные кружева нижней юбки,
темные туфли на низком каблуке, сеточки на волосах (в большинстве
сверкающие алмазной пылью, как у Корал Торин).
И тут он увидел женщину, которая разительно отличалась от остальных.
Сюзан Дельгадо, ослепительно красивую в небесно-голубом шелковом платье
с высокой талией и квадратным декольте, открывающем верхние полукружия
ее грудей. А в сравнении с ее сапфировым ожерельем серьги Олив Торин
казались стекляшками. Она стояла рядом с мужчиной, повязавшим талию
кушаком цвета углей в горящем костре.
Оранжево-красный цвет присутствовал в гербе феода, и Роланд
предположил, что этот мужчина и есть хозяин Дома-на-Набережной, но мысли
эти тут же вылетали у него из головы. Собственно, он уже и не видел
никого, кроме Сюзан Дельгадо: голубое платье, загорелая кожа,