- Посмотрим.
- Помнишь этого безобразного Нантуйе?
- Богача, ростовщика?
- Да.
- И что же?
- А то, что в один прекрасный день он увидел блондинку с зелеными глазами, в прическе, украшенной тремя рубинами - один на лбу, два у висков; прическа на редкость шла ей, и, понятия не имея, что эта женщина - герцогиня, этот богач, этот ростовщик воскликнул: "За три поцелуя на месте этих трех рубинов я взращу три брильянта по сто тысяч экю каждый!".
- И что же, Анриетта?
- А то, дорогая, что брильянты расцвели и были проданы!
- Ах, Анриетта! Анриетта! - прошептала Маргарита.
- Вот еще! - воскликнула герцогиня с наивным и в то же время величественным бесстыдством, характеризующим и век, и женщину. - Вот еще! Я же люблю Аннибала!
- Это верно, ты очень его любишь, даже слишком сильно! - сказала Маргарита, улыбаясь и краснея. И все-таки она пожала ей руку.
- Так вот, - продолжала Анриетта, - благодаря нашим трем брильянтам, у нас наготове триста тысяч экю и человек.
- Человек? Какой человек?
- Человек, которого должны убить: ты забываешь, что надо убить человека!
- И ты нашла такого человека?
- Конечно.
- За эту цену? - усмехнувшись, спросила Маргарита.
- За эту цену? Да за эту цену я нашла бы тысячу! - ответила Анриетта. - Нет, нет, всего за пятьсот экю.
- И ты отыскала человека, который согласен, чтобы его убили за пятьсот экю?
- Что поделаешь? Жить-то надо!
- Милый Друг, я перестаю тебя понимать. Знаешь, говори яснее! На разгадку загадок требуется слишком много времени для того положения, в каком мы очутились.
- Ну слушай тюремщик, которому поручен надзор за Ла Молем и Коконнасом, - бывший солдат и знает толк в ранах; он согласен помочь нам спасти наших друзей, но не хочет потерять место. Ловко нанесенный удар кинжалом сделает свое дело. Мы дадим ему денег, а государство - награду за ранение. Таким образом этот честный человек загребет деньги обеими руками и обновит басню о пеликане.
- Так-то оно так, - сказала Маргарита, - но все-таки удар кинжалом...
- Не беспокойся! Удар нанесет Аннибал.
- Верно, верно! - со смехом сказала Маргарита. - Он нанес Ла Молю три удара шпагой и кинжалом, а Ла Моль не умер - значит, на него вполне можно положиться.
- Злюка! Пожалуй, ты не стоишь того, чтобы я продолжала свой рассказ.
- О нет, нет! Умоляю тебя, расскажи: что же дальше? Как же мы их спасем?
- Вот как обстоит дело: единственное место, куда могут проникнуть женщины, не являющиеся узницами, это замковая часовня. Нас прячут за престолом; под покровом престола они найдут два кинжала. Дверь в ризницу заранее будет отперта. Коконнас ударяет кинжалом тюремщика, тот падает и притворяется мертвым; мы выбегаем, набрасываем каждому из них плащ на плечи, бежим вместе с ними в дверцу ризницы, а так как пароль будет нам известен, то мы выходим беспрепятственно.
- А потом что?
- У ворот их ждут две лошади; они вскакивают на лошадей, покидают Иль-де-Франс <В средневековой Франции (с XV в.) - одна из провинций, ее главный город Париж.> и уезжают в Лотарингию, откуда время от времени будут приезжать сюда инкогнито.
- Ты вернула мне жизнь! - воскликнула Маргарита. - Значит, мы их спасем!
- Почти ручаюсь.
- А скоро?
- Дня через три - через четыре. Болье предупредит нас.
- Но если тебя узнает кто-нибудь в окрестностях Венсенна, это может повредить нашему плану!
- А как меня узнают? Я выхожу из дома в одеянии монахини, под капюшоном, благодаря этому меня не узнаешь, даже столкнувшись нос к носу.
- В нашем положении лишняя предосторожность не помешает.
- Знаю, черт побери! - как сказал бы бедный Аннибал.
- А что король Наваррский? Ты о нем спрашивала?
- Разумеется, не преминула спросить.
- И что же?
- А то же, что он, по-видимому, никогда еще не бывал так весел - поет, смеется, ест в свое удовольствие и просит только об одном: чтобы его получше стерегли!
- Правильно делает! А что моя мать?
- Я уже сказала тебе: всеми силами торопит ход процесса.
- Да, но нас она ни в чем не подозревает?
- Как она может что-нибудь подозревать? Кто посвящен в нашу тайну, те заинтересованы в ее сохранении. Ах да! Я узнала, что она велела передать судьям Парижа, чтобы они были наготове.
- Давай действовать быстрее, Анриетта. Если наших бедных узников переведут в другую тюрьму, придется все начинать сначала.
- Не беспокойся, я не меньше твоего стремлюсь увидеть их за стенами тюрьмы.
- О да, я это прекрасно знаю! Спасибо, сто раз спасибо за то, что ты сделала, чтобы привести их сюда.
- Прощай, Маргарита, прощай! Я снова отправляюсь в поход.
- А в Болье ты уверена?
- Я на него надеюсь.
- А В тюремщике?
- Он обещал.
- А лошади?
- Будут самые лучшие из конюшни герцога Неверского.
- Я тебя обожаю, Анриетта!
С этими словами Маргарита кинулась на шею к своей подруге, после чего женщины расстались, пообещав друг другу встретиться завтра и встречаться каждый день в том же месте и в то же время. Это и были те два очаровательных и преданных создания, которых Коконнас - и то была святая истина - называл своими "незримыми щитами". Глава 7 СУДЬИ
- Ну, мой храбрый друг, - сказал Коконнас Ла Молю, когда приятели встретились после допроса, на котором в первый раз зашла речь о восковой фигурке, - по-моему, все идет прекрасно, и в ближайшее время судьи сами откажутся от нас, а это совсем не то, что отказ врачей: врач, отказывается от больного, когда уже не может его спасти; а тут как раз наоборот: если судья отказывается от обвиняемого - значит он потерял всякую надежду отрубить ему голову.
- Да, - подхватил Ла Моль, - мне даже кажется, что в этой учтивости и обходительности тюремщиков, в этих эластичных дверях наших камер я узнаю наших благородных подруг. Ведь я просто не узнаю Болье - по крайней мере судя по тому, что я о нем слышал.
- Ну, я-то его прекрасно узнаю, - сказал Коконнас, - только это дорого будет стоить. А впрочем - что ж? - одна из них принцесса, другая - королева, обе богаты, а лучшего случая употребить деньги на доброе дело им не представится. Теперь повторим наш урок: нас отводят в часовню и оставляют под охраной нашего тюремщика; в указанном месте мы находим кинжалы, я продырявливаю живот тюремщику...
- О нет, нет, только не живот - так ты лишишь его пятисот экю. Бей в руку.
- Ну да, в руку! Это значило бы погубить беднягу! Сейчас видно будет, что мы с этим добрым человеком заодно. Нет, нет, в правый бок - и ловко скользнуть по ребрам; такой удар и правдоподобен, и безвреден.
- Хорошо, пусть так, а затем...
- Затем ты завалишь входную дверь скамейками. Наши принцессы выбегут из-за престола, где они спрячутся, и Анриетта откроет дверцу ризницы. Честное слово, теперь я люблю Анриетту; должно быть, она мне изменила, коль скоро это так обновляюще на меня подействовало.
- А затем мы скачем в лес, - сказал Ла Моль тем трепещущим голосом, который исходит из уст, словно музыка. - Каждому из нас довольно поцелуя, чтобы стать счастливым и сильным. Ты представляешь себе, Аннибал, как мы несемся, пригнувшись к нашим быстроногим скакунам, а сердце сладко замирает? О, этот страх - превосходное чувство! Как хорош этот страх на воле, когда на боку у тебя добрая, обнаженная шпага, когда кричишь "ура", давая шпоры своему коню, а он при каждом крике уже не скачет - летит!
- Да, Ла Моль, но что ты скажешь о прелестях страха в четырех стенах? - заметил Коконнас. - Я имею право говорить об этом, ибо сам кое-что испытал в этом роде. Когда бледная рожа Болье впервые появилась в моей камере, а позади него блеснули протазаны и зловеще лязгнуло железо о железо, - клянусь тебе, я сразу подумал о герцоге Алансонском и так и ждал появления его гнусной физиономии Между двумя противными башками алебардщиков. Я ошибся, и это было моим единственным утешением, но я не много потерял ночью я увидел его во сне.
- Да, - говорил Ла Моль, следуя за улыбавшейся ему мыслью и не сопровождая своего друга в путешествии, которое совершала его мысль по стране фантазии, - да, они все предусмотрели, даже место нашего убежища. Мы едем в Лотарингию, дорогой друг. По правде говоря, я предпочел бы Наварру; в Наварре я был бы у нее, но Наварра слишком далеко, Нанси удобнее, мы там будем всего в восьмидесяти милях от Парижа. Знаешь, Аннибал, о чем я буду жалеть, выходя отсюда?
- Вот тебе на! Честное слово, не знаю... Я все сожаления оставляю здесь.
- Мне будет жаль, что мы не сможем взять с собой почтенного тюремщика, вместо того, чтобы...
- Да он и сам не захотел бы, - возразил Коконнас, - он слишком много потеряет: подумай, пятьсот экю от нас да вознаграждение от правительства, а может быть, и повышение по службе. Как счастлив будет этот молодец, когда я его убью!.. Но что с тобой?
- Так.., ничего... У меня мелькнула одна мысль.
- Видно, не больно веселая, если ты так страшно побледнел?
- Я спрашиваю себя, зачем нас поведут в часовню.
- Как зачем? Для причастия, - ответил Коконнас. - Думаю, что так.
- Но ведь в Часовню уводят только приговоренных к смертной казни или после пытки, - возразил Ла Моль.
- Ого! Это заслуживает внимания, - слегка побледнев, ответил Коконнас. - Спросим доброго человека, которого мне придется потрошить. Эй! Ключарь! Друг мой!
- Вы звали меня, сударь? - спросил тюремщик, карауливший на верхних ступенях лестницы.
- Да, звал. Поди сюда.
- Вот он я.
- Условленно, что мы бежим из часовни, так ведь?
- Те! - с ужасом оглядываясь вокруг, произнес ключарь.
- Не беспокойся, никто нас не слышит.
- Да, сударь, вы бежите из часовни.
- Значит, нас поведут в часовню?
- Конечно, таков обычай.
- Так это обычай?
- Да, по обычаю после вынесения смертного приговора осужденным разрешается провести в часовне ночь накануне казни.
Коконнас и Ла Моль вздрогнули и переглянулись.
- Вы, стало быть, полагаете, что нас приговорят к смертной казни? - спросил Ла Моль.
- Непременно... Да и вы сами так думаете.
- Как - мы сами?
- Конечно... Если бы вы думали иначе, вы не стали бы подготавливать побег.
- А знаешь, он совершенно прав, - обратился Коконнас к Ла Молю.