"После того, что я обещала ему, после того, как он обошелся со мной в ту ночь, когда неблагодарный Генрих де Гиз прятался у меня в кабинете, я не могу допустить его гибели!" - шептала она.
Она постучалась в двери королевских покоев, но за дверью стояли два отряда дворцовой стражи.
- К королю входа нет, - сказал подошедший быстрым шагом офицер.
- А мне? - спросила Маргарита.
- Приказ для всех.
- Но я королева Наваррская! Я его сестра!
- Приказ не допускает исключений; примите мои извинения.
И офицер запер дверь.
- Он погиб! - воскликнула Маргарита, встревоженная зловещим видом всех этих людей, или дышавших местью, или непреклонных. - Да, да, теперь все понятно... Из меня сделали приманку... Я - ловушка, в которую поймали гугенотов и теперь избивают... Ну нет! Я все-таки войду, хотя бы мне грозила смерть!
Маргарита, как сумасшедшая, мчалась по коридорам и галереям, и вдруг, пробегая мимо одной дверки, услышала тихую, почти мрачную песнь - до того она была монотонна. Кто-то за дверью дрожащим голосом пел кальвинистский псалом.
- Ах, это милая Мадлон, кормилица моего брата - короля! Это она!.. - воскликнула Маргарита и хлопнула себя по лбу, озаренная внезапно возникшей у нее мыслью. - Господь, покровитель всех христиан, помоги мне! И Маргарита, не теряя надежды, тихонько постучалась в дверку. ***
Когда Генрих Наваррский, получив предупреждение от Маргариты и поговорив с Рене, все-таки вышел от королевы-матери, хотя милая собачка Фебея, как добрый гений, старалась удержать его, он встретил нескольких дворян-католиков, которые, под тем предлогом, что хотят оказать ему почет, проводили Генриха до его покоев, где его поджидало человек двадцать гугенотов и, коль уж скоро они собрались у молодого короля, они решили не покидать его, ибо за несколько часов до этой роковой ночи предчувствие беды ощущалось в Лувре. Они остались, и никто и не думал их тревожить. Но при первом ударе колокола на Сен-Жермен-Л'Осеруа, похоронным звоном отдавшемся в сердцах этих людей, вошел Таванн и в гробовой тишине объявил Генриху, что король Карл IX желает с ним поговорить.
Никто не пытался оказать сопротивление, да такая мысль даже в голову никому не пришла. В галереях и коридорах Лувра полы скрипели под ногами солдат, которых внутри здания и во дворе собралось около двух тысяч. Генрих Наваррский, простившись с друзьями, которых ему не суждено было увидеть вновь, пошел за Таванном - тот проводил его до маленькой галереи, прилегающей к королевским покоям, и оставил его одного, безоружного, с тяжелым сердцем, изнемогавшим от страха.
Король Наваррский провел так, минута за минутой, два страшных часа, со все возрастающим ужасом прислушиваясь к звукам набата и грохоту выстрелов, видя в застекленное решетчатое оконце, как в зареве пожара или при свете факелов мелькали убийцы и беглецы, но не понимая, что значат и эти вопли отчаяния, и эти крики ярости: несмотря на то, что он хорошо знал Карла IX, королеву-мать и герцога де Гиза, он все же и представить себе не мог, какая страшная драма разыгрывается в эти часы.
Генрих не отличался храбростью, но у него было Другое, более ценное качество - сила духа: он боялся опасности, но с улыбкой шел ей навстречу в сражении - в открытом поле, при свете дня, на глазах у всех, под резкую гармонию труб и вибрирующую, глухую барабанную Дробь... А здесь он был безоружен, одинок, взаперти, в полутьме, где еле-еле можно было разглядеть врага, подкравшегося незаметно, и сталь, готовую разить. Эти два часа остались, пожалуй, самыми жестокими часами в его жизни.
Когда Генрих уже начал понимать, что, по всей вероятности, происходит заранее обдуманное избиение, вдруг, к великому его смятению, за ним пришел какой-то капитан и повел его по коридору в покои короля. Едва они подошли к двери, как она отворилась, пропустила их и тотчас, как по волшебству, затворилась за ними; капитан ввел Генриха в Оружейную палату к Карлу IX.
Король сидел в высоком кресле, положив руки на подлокотники и опустив голову на грудь. При звуке шагов вновь прибывших Карл IX поднял голову, и Генрих заметил крупные капли пота, выступившие у него на лбу.
- Добрый вечер, Анрио! - резко произнес молодой король. - Ла Шатр, оставьте нас!
Капитан вышел.
С минуту продолжалось мрачное молчание.
Генрих тревожно оглядел комнату и убедился, что он остался наедине с королем.
Вдруг Карл IX поднялся с кресла.
- Черт подери, Анрио! Вы рады, что вы сейчас со мной? - резким движением головы откидывая белокурые волосы и вытирая лоб, спросил он.
- Конечно, государь, - отвечал король Наваррский, - я всегда счастлив быть с вашим величеством.
- Лучше быть здесь, чем там, а? - заметил Карл IX, не столько отвечая на любезность зятя, сколько следуя течению своей мысли.
- Государь, я не понимаю... - начал король Наваррский.
- Взгляните - и поймете!
Король подбежал, вернее - подскочил к окну. Подтащив к себе своего перепуганного зятя, он указал ему на жуткие силуэты палачей на палубе какой-то барки, где они резали или топили свои жертвы, которых к ним приводили ежеминутно.
- Скажите же, ради Бога, что происходит? - спросил мертвенно-бледный Генрих.
- Меня избавляют от гугенотов, - ответил Карл IX. - Видите вон там, над Бурбонским дворцом, дым и пламя? Это дым и пламя пожара в доме адмирала. Видите труп, который добрые католики волокут на разодранном матраце? Это труп зятя адмирала, труп вашего друга Телиньи.
- Что это значит?! - воскликнул король Наваррский, тщетно ища у себя на боку рукоятку кинжала и содрогаясь от стыда и гнева, ибо он чувствовал в словах Карла издевательство и угрозу одновременно.
- Это значит, что я не желаю, чтобы меня окружали гугеноты! - закричал Карл IX, внезапно придя в ярость и страшно побледнев. - Теперь вам понятно, Генрих? Разве я не король? Не властелин?
- Но, ваше величество...
- Мое величество избивает и уничтожает сейчас всех некатоликов! Такова моя воля! Вы не католик? - крикнул Карл IX, в котором гнев все время нарастал, как некий чудовищный морской прилив.
- Государь! Вспомните ваши слова: "Мне нет дела до вероисповедания тех, кто верно мне служит!" - сказал Генрих.
- Ха-ха-ха! - залился зловещим смехом Карл. - Ты, Анрио, просишь меня вспомнить мои слова! Verba volant <Слова летучи (лат.)>, как говорит моя сестричка Марго. Посмотри на тех, - продолжал он, показывая пальцем на город, - разве они плохо служили мне? Разве не были храбры в бою, мудры в совете, неизменно преданы? Все они были хорошими подданными! Но они - гугеноты! А мне нужны только католики.
Генрих молчал.
- Пойми же меня, Анрио! - воскликнул Карл IX.
- Я понял, государь...
- И что же?
- Государь, я не понимаю, почему король Наваррский должен поступить не так, как поступили столько дворян и столько простых людей. Ведь в конце концов все эти несчастные гибнут потому, что им предложили то самое, что вы, ваше величество, предлагаете мне, а они это отвергли так же, как отвергаю я.
Карл схватил молодого короля за руку и остановил на нем свой, обычно тусклый, взгляд, начинавший теперь светиться зверским огнем.
- Ах, так ты воображаешь, что я брал на себя труд предлагать перейти в католичество тем, кого сейчас режут? - спросил Карл.
- Государь, - сказал Генрих, высвобождая руку, - ведь вы умрете в вере своих отцов?
- Да, черт подери! А ты?
- Я тоже, государь, - ответил Генрих.
Карл зарычал от бешенства и дрожащей рукой схватил лежавшую на столе аркебузу. Генрих прижался к стене, пот выступил у него на лбу, как в смертной истоме, но, благодаря своему огромному самообладанию, внешне он был спокоен и следил за всеми движениями страшного монарха, застыв на месте, как птица, завороженная змеей.
Карл IX взвел курок аркебузы и в слепой ярости топнул ногой.
- Принимаешь мессу? - крикнул он, ослепляя Генриха сверканием рокового оружия.
Генрих молчал.
Карл потряс своды Лувра самым ужасным ругательством, какое когда-либо произносилось человеком, и лицо его из бледного сделалось зеленоватым.
- Смерть, месса или Бастилия! - прицеливаясь в короля Наваррского, крикнул он.
- Государь! Неужели вы убьете меня, своего брата? Генрих Наваррский, с его несравненной силой духа, являвшейся одним из его самых лучших душевных качеств, воздержался от прямого ответа на вопрос Карла IX: отрицательный ответ, вне всякого сомнения, повлек бы за собой гибель.
Как это бывает, тотчас же вслед за пароксизмом ярости началась реакция: Карл IX не повторил вопроса, который он только что задал королю Наваррскому; после минутного колебания, когда он только глухо хрипел, он повернулся к открытому окну и прицелился в человека, бежавшего по набережной на противоположном берегу реки.
- Должен же и я кого-нибудь убить! - крикнул Карл IX, бледный как смерть, с налитыми кровью глазами.
Он выстрелил и уложил бежавшего на месте.
Генрих вскрикнул.
Карл IX в страшном возбуждении начал безостановочно перезаряжать свою аркебузу и стрелять, радостно вскрикивая при каждом удачном выстреле.
"Я погиб, - подумал король Наваррский, - как только ему не в кого будет стрелять, он убьет меня".
Вдруг сзади раздался голос:
- Ну как? Свершилось?
Это была Екатерина Медичи, которая вошла неслышно, под гром последнего выстрела.
- Нет, тысяча чертей! - заорал Карл IX, швыряя на пол аркебузу. - Нет! Упрямец не хочет!..
Екатерина не ответила. Она медленно перевела взгляд на Генриха Наваррского, стоявшего так же неподвижно, как одна из фигур на стенном ковре, к которому он прислонился. Потом Екатерина снова посмотрела на Карла, как будто спрашивая взглядом: "Тогда почему же он жив?".
- Он жив... Он жив... - заговорил Карл IX, он прекрасно понял ее взгляд и без колебаний ответил на него:
- Он жив потому, что он мой родственник.
Екатерина усмехнулась.
Генрих заметил ее усмешку и понял, что ему надо бороться прежде всего с Екатериной.
- Сударыня, я отлично понимаю, что все это - дело ваших рук, а не моего шурина Карла, - сказал он, - это вам пришла в голову мысль заманить меня в ловушку; это вы задумали сделать из вашей дочери приманку, чтобы погубить нас всех, и это вы разлучили меня с моей женой, чтобы избавить ее от неприятного зрелища и чтобы она не видела, как меня убьют у нее на глазах...