- Да.., по крайней мере теперь я знаю, что мы, как видно, играем в опасную игру, - ответил Ла Моль.
- А я-то! - сказал тюремщик. - Вы думаете, я не рискую? А вдруг от волнения этот господин ударит не в тот бок...
- Э, черт побери! Хотел бы я быть на твоем месте, - медленно произнес Коконнас, - и не иметь дела ни с какой другой рукой, кроме этой, и только с тем железом, которым тебя коснусь я.
- Смертный приговор! - тихо сказал Ла Моль. - Нет, этого не может быть!
- Не может быть? Почему же? - простодушно спросил тюремщик.
- Тс-с! - произнес Коконнас. - Мне показалось, что внизу отворили дверь.
- Верно, - подхватил тюремщик. - По камерам, господа, по камерам!
- А когда, по-вашему, нам вынесут приговор? - спросил Ла Моль.
- Самое позднее завтра. Но вы не беспокойтесь: тех, кого надо предупредить, непременно предупредят.
- Тогда обнимем друг друга и простимся с этими стенами.
Друзья горячо обнялись и вернулись в свои камеры:
Ла Моль - вздыхая, Коконнас - напевая.
До семи часов вечера ничего нового не произошло. На Венсеннский донжон спустилась темная, дождливая ночь - ночь, созданная для побега Коконнасу принесли ужин, и он поужинал с обычным своим аппетитом, предвкушая удовольствие вымокнуть под дождем, хлеставшим по стенам замка, и уже готовился заснуть под глухой, однообразный шум ветра, как вдруг ему почудилось, что ветер, к которому он не раз прислушивался с тоскливым чувством, которого он ни разу не ощущал до тюрьмы, как-то странно стал поддувать под двери, да и печь тоже гудела с большей яростью, чем обычно. Это странное явление повторялось всякий раз, как открывали камеры на верхнем этаже, в особенности камеру напротив. По этому шуму Аннибал всегда догадывался, что тюремщик сейчас придет: этот шум говорил о том, что тюремщик выходит от Ла Моля.
На сей раз, однако, пьемонтец тщетно вытягивал шею и напрягал слух.
Время шло, никто к нему не приходил.
"Странно, - рассуждал Коконнас, - у Ла Моля отворили дверь, а у меня нет. Быть может, Ла Моля вызвали на допрос? Или он заболел? Что это значит?".
Для узника все - подозрение и тревога, и все - радость и надежда.
Прошло полчаса, час, полтора.
Коконнас с досады начал засыпать, как вдруг услыхал скрежет ключа в замочной скважине и вскочил с постели.
"Ого! Неужели пришел час освобождения и нас отведут в часовню без приговора? - подумал он. - Черт побери! Какое наслаждение бежать в такую ночь, когда ни зги не видно: лишь бы лошади не ослепли!".
С веселым лицом он собрался расспросить обо всем тюремщика, но увидел, что тот приложил палец к губам, весьма красноречиво делая знаки глазами.
И в самом деле, за его спиной слышался шорох и виднелись тени.
Внезапно он разглядел в темноте две каски, на которые коптившая свеча бросила золотистые точки.
- Ого! Зачем здесь эта зловещая свита? - шепотом спросил он. - Куда мы идем?
Тюремщик ответил только вздохом, очень похожим на стон.
- Черт побери! Вот проклятая жизнь! - пробормотал Коконнас. - Вечно какие-то крайности, нет под ногами твердой земли: то барахтаешься в воде на глубине в сто футов, то летаешь над облаками - середины нету! Слушайте, куда мы идем?
- Следуйте за алебардщиками, сударь, - произнес картавый голос, показавший Коконнасу, что замеченных им солдат сопровождал судебный пристав.
- А господин де Ла Моль? - спросил Коконнас. - Где он? Что с ним?
- Следуйте за алебардщиками, - тем же тоном повторил тот же картавый голос.
Пришлось повиноваться. Коконнас вышел из своей камеры и увидел человека в черном - обладателя столь неприятного голоса. Это был пристав, маленький горбун, который, несомненно, пошел по судейской части затем, чтобы скрыть под длинным черным одеянием другой свой недостаток: он был кривоног.
Коконнас начал медленно спускаться по винтовой лестнице. На втором этаже конвой остановился.
- Спуститься-то спустились, но не настолько, насколько нужно, - прошептал Коконнас.
Дверь открылась. У Коконнаса было зрение рыси и чутье ищейки; он сразу почуял судей и разглядел в темноте силуэт человека с голыми руками, при виде которого пот выступил у него на лбу. Однако он принял веселый вид, слегка склонил голову налево, как предписывали правила той эпохи и, подбоченясь, вошел в зал.
Кто-то отдернул занавес, и Коконнас в самом деле увидел судей и секретарей суда.
В нескольких шагах от судей и этих секретарей сидел на скамейке Ла Моль.
Коконнаса подвели к судьям. В ожидании вопросов он встал против них и кивком головы с улыбкой приветствовал Ла Моля.
- Как ваше имя, сударь? - спросил председатель суда.
- Марк-Аннкбал де Коконнас, - изысканно вежливо отвечал он, - граф де Монпантье. Шено и прочая, и прочая; но я полагаю, что наши титулы вам известны.
- Где вы родились?
- В Сен-Коломбане, близ Сузы.
- Сколько вам лет?
- Двадцать семь лет и три месяца.
- Хорошо, - сказал председатель суда.
"Видно, ему это понравилось", - пробормотал Коконнас.
- Теперь скажите, - выждав, пока секретарь запишет ответы обвиняемого, продолжал председатель:
- С какой целью вы оставили службу у герцога Алансонского?
- Чтобы быть вместе с господином де Ла Молем, вот с этим моим другом, который оставил у него службу за несколько дней до меня.
- Что вы делали на охоте, когда вас арестовали?
- Как что?.. Охотился, - ответил Коконнас.
- Король тоже был на этой охоте, и там у него начались первые приступы той болезни, которой он страдает в настоящее время.
- По этому поводу я ничего не могу сказать - я был далеко от короля. Я даже не знал, что он чем-то заболел. Судьи переглянулись с недоверчивой усмешкой.
- Ах, вы не знали?.. - переспросил председатель.
- Да, сударь, и мне очень жаль короля. Хотя французский король и не является моим королем, но я чувствую к нему большую симпатию.
- В самом деле?
- Честное слово! Не то что к его брату, герцогу Алансонскому. Признаюсь, его я...
- Речь идет не о герцоге Алансонском, сударь, а о его величестве...
- Я уже сказал вам, что я его покорнейший слуга, - ответил Коконнас с очаровательной развязностью, принимая небрежную позу.
- Если, как вы утверждаете, вы действительно слуга его величества, то не скажете ли суду, что вам известно о магической статуэтке?
- Ах, вот как! Мы, значит, возвращаемся к истории со статуэткой?
- Да, сударь, а вам это не по вкусу?
- Как раз наоборот! Предпочитаю статуэтку. Продолжайте!
- Почему эта статуэтка оказалась у господина де Ла Моля?
- У господина де Ла Моля? Вы хотите сказать: у Рене!
- Таким образом, вы признаете, что она существует?
- Разумеется, признаю, если мне ее покажут.
- Вот она. Это та самая, которая вам известна?
- Очень хорошо известна.
- Секретарь, запишите, - сказал председатель, - обвиняемый признался, что видел эту статуэтку у господина де Ла Моля.
- Нет, нет, - возразил Коконнас, - не путайте! Видел у Рене.
- Пусть будет - у Рене. Когда?
- В тот единственный раз, когда я и господин де Ла Моль были у Рене.
- Вы, значит, признаете, что вместе с господином де Ла Молем были у Рене?
- Вот так так! Да разве я это когда-нибудь скрывал?
- Секретарь, запишите: обвиняемый признался, что был у Рене в целях колдовства.
- Э, потише, потише, господин председатель! Умерьте ваш пыл, будьте любезны! Об этом я не сказал ни слова.
- Вы отрицаете, что были у Рене в целях колдовства?
- Отрицаю! Колдовство совершилось случайно и непреднамеренно.
- Но оно имело место?
- Я не могу отрицать, что происходило нечто похожее на чародейство.
- Секретарь запишите: обвиняемый признался, что у Рене совершилось чародейство с целью умертвить короля.
- Как с целью умертвить короля? Это гнусная ложь! Никогда никакого чародейства с целью умертвить короля не было!
- Вот видите, господа, - сказал Ла Моль.
- Молчать! - приказал председатель и, повернувшись к секретарю, продолжал:
- С целью умертвить короля. Записали?
- Да нет же, нет, - возразил Коконнас. - Да и статуэтка изображает вовсе не мужчину, а женщину.
- Что я вам говорил, господа? - вмешался Ла Моль.
- Господин де Ла Моль! Вы будете отвечать, когда мы будем вас допрашивать, - заметил председатель, - не перебивайте допрос других. Итак, вы утверждаете, что это женщина?
- Конечно, утверждаю.
- Почему же на ней корона и королевская мантия?
- Да очень просто, черт возьми, - отвечал Коконнас, - потому что она...
Ла Моль встал и приложил палец к губам. "Верно, - подумал Коконнас. - Но что бы такое рассказать, что пришлось бы по вкусу этим господам?".
- Вы продолжаете настаивать, что эта статуэтка изображает женщину?
- Разумеется, настаиваю.
- Но отказываетесь сообщить суду, кто эта женщина?
- Это моя соотечественница, - вмешался Ла Моль. - Я любил ее и хотел, чтобы и она меня полюбила.
- Допрашивают не вас, господин де Ла Моль! - крикнул председатель. - Молчите, или вам заткнут рот!
- Заткнут рот? - воскликнул Коконнас. - Как вы сказали, господин в черном? Заткнут рот моему другу?.. Дворянину? Полноте!
- Введите Рене, - распорядился генеральный прокурор Лагель.
- Да, да, введите Рене, - сказал Коконнас, - посмотрим, кто окажется прав: вы трое или мы двое...
Рене вошел, бледный, постаревший, почти неузнаваемый, согнувшийся под гнетом преступления, которое он собирался совершить, - преступления еще более тяжкого, чем те, которые он совершил доселе.
- Мэтр Рене! - обратился к нему председатель. - Узнаете ли вы здесь присутствующих двух обвиняемых?
- Да, сударь, - ответил Рене голосом, выдававшим сильное волнение.
- А где вы их видели?
- В разных местах, в том числе и у меня.
- Сколько раз они у вас были?
- Один раз.
По мере того как говорил Рене, лицо Коконнаса все больше прояснялось; лицо же Ла Моля, напротив, оставалось серьезным, как будто у него возникло какое-то предчувствие.
- Ас какой целью они были у вас? Рене, казалось, на мгновение заколебался.
- Чтобы заказать мне восковую фигурку, - ответил он.
- Простите, простите, мэтр Рене, - вмешался Коконнас, - вы допускаете небольшую ошибку.