Генрих если и не все понимал, то слишком многое подозревал, вот почему он не пренебрег этим советом.
Карл IX ушел к себе в комнату, а Генрих, суровый горец, удовольствовался креслом и очень скоро доказал, насколько прав был в своих предостережениях шурин, который просил поместить его подальше от себя.
На рассвете Карл разбудил Генриха. Так как Генрих спал одетым, туалет его занял не много времени. Король был счастлив и улыбчив - таким его никогда не видели в Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в его жизни часами солнечного света.
Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, ребенок - в своей колыбели. Во сне оба улыбались.
Карл с глубокой нежностью поглядел на них, затем обернулся к королю Наваррскому.
- Анрио, - сказал он, - если тебе когда-нибудь случится узнать, какую услугу я оказал тебе сегодня ночью, а со мной произойдет несчастье, вспомни об этом ребенке, который спит в своей колыбели.
Не дав Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка.
- До свидания, ангелы мои! - прошептал Карл и вышел.
Генрих в раздумье последовал за ним.
Дворяне, которым Карл приказал встретить его, ждали у Бастилии, держа под уздцы двух лошадей. Карл сделал Генриху знак сесть на одну из них, сам тоже вскочил в седло, выехал через Арбалетный сад и направился по внешним бульварам.
- Куда мы едем? - спросил Генрих.
- Мы едем, - ответил Карл, - посмотреть, вернулся ли герцог Анжуйский только ради принцессы Конде, или в сердце у него честолюбия не меньше, чем любви, а я сильно подозреваю, что так оно и есть.
Генрих ничего не понял и молча последовал за Карлом. Когда они доехали до Маре, где из-за палисада открывалось все, что называлось в ту пору Сен-Лоранским предместьем, Карл показал Генриху в сероватой дымке утра людей в длинных плащах и в меховых шапках - они ехали верхом за тяжело нагруженным фургоном. По мере того как эти люди приближались, их фигуры принимали все более четкие очертания, так что уже можно было различить ехавшего тоже верхом и беседовавшего с ними человека в длинном коричневом плаще и в широкополой французской шляпе, надвинутой на лоб.
- Ага, - с улыбкой сказал Карл. - Так я и думал.
- Государь, если я не ошибаюсь, вон тот всадник в коричневом плаще - герцог Анжуйский, - сказал Генрих.
- Он самый, - подтвердил Карл. - Осади немного, Анрио, - я не хочу, чтобы нас увидели.
- Кто же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в той повозке? - спросил Генрих.
- Эти люди - польские послы, - ответил Карл, - в повозке - корона. А теперь, - сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, - едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть! Глава 8 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛУВР
Когда Екатерина решила, что в комнате короля Наваррского все сделано - трупы стражников убраны, Морвель перенесен домой, ковры замыты, - она отпустила своих придворных дам, так как дело шло к полуночи, и попыталась заснуть. Но удар оказался слишком жестоким, а разочарование - слишком сильным. Ненавистный Генрих, постоянно ускользавший из ее ловушек, обычно смертельных, казалось, был храним какой-то непобедимой силой, которую Екатерина упорно называла случаем, хотя какой-то голос в глубине ее души говорил ей, что настоящее имя этой силы - судьба Мысль о том, что слух о неудачном покушении, распространившись по Лувру и выйдя за его пределы, придаст Генриху и всем гугенотам еще большую уверенность в их будущем, приводила ее в бешенство, и, если бы этот самый случай, против которого она боролась столь несчастливо, свел ее сейчас с ее врагом, она с помощью висевшего у нее на поясе флорентийского кинжальчика несомненно победила бы судьбу, столь благосклонную к королю Наваррскому.
Часы ночи, так медленно тянущиеся для тех, кто ждет или не спит, били одни вслед за другими, а Екатерина все не смыкала глаз Целый мир новых замыслов развернулся в ее уме, полном видений. Наконец на рассвете она встала с постели, сама оделась и направилась в покои Карла IX.
Стража, привыкшая к ее приходам в любое время дня и ночи, пропустила ее. Через переднюю она прошла в Оружейную палату. Но там она застала только бодрствующую кормилицу.
- Где мой сын? - спросила королева.
- Ваше величество! К нему запрещено входить до восьми часов.
- Запрещение не касается меня, кормилица!
- Оно касается всех. Екатерина усмехнулась.
- Да, я знаю, - продолжала кормилица, - я хорошо знаю, что здесь ничто не может воспрепятствовать вашему величеству; я только молю внять просьбе простой женщины и не ходить дальше.
- Кормилица, мне надо поговорить с сыном.
- Я отопру только по приказу вашего величества.
- Откройте, кормилица, я требую! - сказала Екатерина.
Услышав этот голос, вызывавший большее уважение, а главное, больший страх, чем голос самого Карла, кормилица подала Екатерине ключ, но Екатерине он был не нужен. Она вынула из кармана свой ключ, быстро отперла дверь в покои сына, и под ее нажимом дверь распахнулась.
Спальня была пуста, постель не смята; борзая Актеон, лежавшая около кровати на медвежьей шкуре, встала, подошла к Екатерине и принялась лизать ее руки цвета слоновой кости.
- Вот как! Он ушел из дому, - нахмурив брови, сказала королева - Что ж, я подожду.
В мрачной решимости она задумчиво села у окна, которое выходило на Лувровский двор и из которого был виден главный вход.
В течение двух часов она не сходила с места, неподвижная и белая, как мраморная статуя, и наконец увидела, что в Лувр въезжает отряд всадников с Карлом и Генрихом Наваррским во главе; она их узнала.
И тут она поняла все. Вместо того чтобы препираться с ней из-за ареста своего зятя. Карл увел его и этим спас.
- Слепец! Слепец! Слепец! - прошептала она и снова принялась ждать.
Минуту спустя в комнате послышались шаги со стороны Оружейной палаты.
- Государь, хотя бы теперь, когда мы уже в Лувре, - говорил Генрих, - скажите мне, почему вы меня увели и какую услугу вы мне оказали?
- Нет, нет, Анрио! - со смехом ответил Карл. - Когда-нибудь ты, быть может, узнаешь все, но пока что это тайна. Знай только одно: по всей вероятности, сейчас у меня будет из-за тебя страшная ссора с матерью.
Карл поднял портьеру и очутился лицом к лицу с Екатериной.
Из-за его плеча выглянуло бледное и взволнованное лицо Беарнца.
- А-а! Вы здесь, сударыня! - нахмурив брови, сказал Карл.
- Да, сын мой. Мне надо с вами поговорить, - отвечала Екатерина.
- Со мной?
- С вами наедине.
- Что делать? - сказал Карл, оборачиваясь к зятю. - Раз уж никак невозможно избежать этого, то чем скорее, тем лучше.
- Я оставляю вас, государь, - сказал Генрих.
- Да, да, оставь нас одних, - ответил Карл. - Ты ведь теперь католик, Анрио, так сходи к обедне и помолись за меня, а я останусь слушать проповедь.
Генрих поклонился и вышел.
Карл сам предупредил вопросы матери.
- Итак, - сказал он, пытаясь обратить дело в шутку - вы ждали меня, чтобы побранить, так ведь? Черт побери! Я непочтительно разрушил ваш замысел. Но - смерть дьяволу! - не мог же я позволить арестовать и посадить в Бастилию человека, который только что спас мне жизнь! Но и ссориться с вами мне тоже не хотелось: я хороший сын. К тому же, - добавил он шепотом, - Господь Бог карает детей, которые бранятся с матерью; пример - мой брат Франциск Второй <Франциск Второй (1543 - 1560), женатый на Марии Стюарт, племяннице Гизов, всецело подпал под их влияние. Это была одна из серьезных причин, в силу которых в 1560 г, вспыхнул гугенотский Амбуазский мятеж.>. Простите меня великодушно и признайтесь, что шутка недурна.
- Ваше величество, вы ошибаетесь, - возразила Екатерина, - дело это совсем не шуточное.
- Так я и знал! Знал, что так вы и посмотрите на это, черт меня возьми!
- Государь, ваш промах разрушил тщательно продуманный план, который должен был открыть нам весьма многое.
- Ба! План!.. Неужели какой-то провалившийся план может вас смутить - вас, матушка? Вместо него вы придумаете двадцать новых, и я обещаю, что помогу вам.
- Даже если бы вы и помогли мне, теперь слишком поздно: он предупрежден и будет начеку.
- Слушайте, - сказал король, - давайте поговорим откровенно. Что вы имеете против Анрио?
- То, что он заговорщик.
- Да, я понимаю, в этом вы постоянно его обвиняете! Но кто же в той или иной степени не занимается заговорами в этом прелестном королевском жилище, именуемом Лувр?
- Но он - больше, чем кто-либо, и он тем опаснее, что об этом никто и не подозревает.
- Скажите, какой Лоренцино! <Побочный сын отца Екатерины, герцог Алессандро, был убит своим родственником Лоренцино, возглавившим заговор против него; убийца, однако, вынужден был бежать и впоследствии сам был убит.> - сказал Карл.
- Послушайте, - сказала Екатерина, помрачневшая при упоминании этого имени, вызывавшем у нее в памяти одну из самых кровавых драм флорентийской истории, - вы можете доказать мне, что я не права.
- Каким образом, матушка?
- Спросите Генриха, кто был у него в спальне сегодня ночью.
- В его спальне.., сегодня ночью?
- Да. И если он вам скажет...
- То что тогда?
- Тогда я готова буду признать, что ошибалась.
- Но если это была женщина, не можем же мы требовать...
- Женщина?
- Да.
- Женщина, которая убила двух ваших стражников и ранила де Морвеля - быть может, смертельно?
- Ого! Это уже серьезно, - сказал король. - Значит, дело было кровавое?
- Трое легли на месте.
- А тот, кто их уложил?
- Убежал цел и невредим.
- Клянусь Гогом и Магогом! - сказал Карл. - Он молодец, и вы правы, матушка: я должен знать, кто это такой.
- А я заранее говорю вам, что не узнаете, - во всяком случае, не узнаете от Генриха.
- А от вас, матушка? Не мог же этот человек удрать, не оставив никаких следов? Неужели никто не заметил чего-нибудь в его одежде?
- Заметили только, что на нем был очень элегантный вишневый плащ.