- Так, так! Вишневый плащ! - сказал Карл. - При дворе я знаю только один, столь заметный, что бросается в глаза.
- Совершенно верно, - сказала Екатерина.
- И что же? - спросил Карл.
- Подождите меня здесь, сын мой, - сказала Екатерина, - я проверю, как исполнены мои приказания.
Екатерина вышла, а Карл, оставшись один, начал рассеянно ходить взад и вперед по комнате, насвистывая охотничью песенку, заложив одну руку за камзол и опустив другую, которую лизала борзая, всякий раз как он останавливался.
А Генрих ушел от шурина сильно встревоженный и, вместо того чтобы идти, как обычно, по коридору, пошел по маленькой потайной лесенке, которая уж неоднократно упоминалась и которая вела на третий этаж. Но, поднявшись всего на четыре ступеньки, он увидел на первом повороте чью-то тень. Он остановился и взялся за рукоять кинжала. И тут же узнал женщину; она схватила его за руку, и прелестный, хорошо ему знакомый голос произнес:
- Слава Богу, государь, вы целы и невредимы! Я так за вас боялась! Но, верно, Бог услышал мои молитвы.
- Да что случилось? - спросил Генрих.
- Вы все поймете, когда войдете к себе. Не беспокойтесь об Ортоне, я приютила его у себя.
Молодая женщина быстро спустилась, как будто столкнулась с Генрихом, встретив его на лестнице случайно.
- Странно! - сказал себе Генрих. - Что же произошло? Что с Ортоном?
К сожалению г-жа де Сов уже не могла слышать его вопросов: г-жа де Сов была уже далеко.
Внезапно наверху лестницы появилась другая тень: на сей раз это была тень мужчины.
- Tсc! - произнес этот человек.
- А, это вы, Франсуа?
- Не называйте меня по имени.
- Что случилось?
- Пройдите к себе, и вы все узнаете, а потом проскользните в коридор, хорошенько осмотритесь, не подглядывают ли за вами, и зайдите ко мне - дверь будет только притворена.
И он исчез, подобно призраку в театре, который проваливается в люк.
- Вот тебе раз! - прошептал Беарнец. - Загадка остается загадкой. Но раз отгадка находится у меня, пойдем ко мне и там хорошенько все разглядим.
Однако Генрих продолжал свой путь не без волнения; он обладал восприимчивостью, этим суеверием юности. В его душе все отражалось ясно, как на гладкой поверхности, а все, что он сейчас слышал, предвещало ему беду.
Он подошел к двери в свои покои и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука. Кроме того, раз Шарлотта сказала, чтобы он шел к себе, значит, было ясно, что бояться нечего. Он быстро заглянул в переднюю; она была пуста, ничто не указывало ему на какое-то происшествие.
- А Ортона-то в самом деле нет, - сказал он и прошел в следующую комнату.
Здесь все объяснилось.
Хотя на пол были вылиты реки воды, всюду виднелись большие красноватые пятна; одно кресло было сломано; полог был изрезан ударами шпаги; венецианское зеркало было пробито пулей, чья-то окровавленная рука, приложившись к стене, оставила на ней страшный отпечаток, свидетельствовавший о том, что эта безмолвная комната была свидетельницей борьбы не на жизнь, а на смерть.
Генрих блуждающим взглядом пробежал по этим разнородным следам драки и провел рукой по влажному от пота лбу.
- Да-а! - прошептал он. - Теперь я понимаю, что за услугу оказал мне король; какие-то люди приходили убить меня... А де Муи? Что они сделали с де Муи? Мерзавцы! Они его убили!
Как герцогу Алансонскому не терпелось поскорее рассказать Генриху о происшествии, так и самому Генриху не терпелось узнать, что произошло. Бросив на окружающие предметы последний мрачный взгляд, он выбежал из комнаты, выскочил в коридор, убедился, что никого нет, толкнул приоткрытую дверь, тщательно запер ее за собой и устремился к герцогу Алансонскому.
Герцог ждал его в первой комнате. Он схватил Генриха за руку и, приложив палец к губам, увлек его в кабинетик, помещавшийся в башенке, совершенно уединенный и благодаря этому недоступный для шпионства.
- Ах, брат мой, какая ужасная ночь! - сказал герцог.
- Да что случилось? - спросил Генрих.
- Вас хотели арестовать.
- Меня?
- Да, вас.
- За что?
- Не знаю. Где вы были?
- Вчера вечером король увел меня с собой в город.
- Значит, ему было известно все, - сказал герцог Алансонский. - Но если вас не было дома, кто же был у вас?
- А разве кто-нибудь у меня был? - спросил Генрих таким тоном, словно ничего не знал.
- Да, у вас был какой-то мужчина. Услыхав шум, я побежал к вам на помощь, но было слишком поздно.
- А этого мужчину арестовали? - с тревогой спросил Генрих.
- Нет, он опасно ранил Морвеля, убил двух стражников и убежал.
- Молодец де Муи! - воскликнул Генрих.
- Так это был де Муи? - быстро спросил герцог Алансонский.
Генрих понял, что допустил промах.
- По крайней мере, я так думаю, - ответил он, - потому что назначал ему свидание с целью сговориться о вашем бегстве и сказать ему, что все мои права на наваррский престол я уступаю вам.
- Если это станет известно, мы погибли, - побледнев, сказал герцог Алансонский.
- Да, Морвель, конечно, все расскажет.
- Морвель получил удар шпагой в горло; хирург, который делал ему перевязку, сказал мне, что недели полторы Морвель не сможет произнести ни одного слова.
- Неделя! Для де Муи этого больше чем достаточно, чтобы оказаться в полной безопасности.
- В конце концов это мог быть и не де Муи, - сказал герцог Алансонский.
- Вы так думаете? - спросил Генрих.
- Да. Ведь этот человек скрылся так быстро, что заметили только его вишневый плащ.
- В самом деле, - сказал Генрих, - этот вишневый плащ скорее подходит какому-нибудь дамскому угоднику, чем солдату. Никому и в голову не придет заподозрить, что под вишневым плащом скрывается де Муи.
- Да, - согласился герцог, - если кого и заподозрят, так скорее уж... Герцог запнулся.
- ..так уж скорее Ла Моля, - подхватил Генрих.
- Разумеется! Я и сам, глядя на бегущего, подумал было, что это Ла Моль.
- Ах, и вы так подумали? Тогда вполне возможно, что это и впрямь был Ла Моль.
- А он ничего не знает? - спросил герцог Алансонский.
- Ровно ничего, во всяком случае, ничего важного, - ответил Генрих.
- Брат мой, - сказал герцог, - теперь я уверен, что это был он.
- Черт возьми! - сказал Генрих. - Если так, то это очень огорчит королеву: она принимает в нем большое участие.
- Вы говорите, участие? - переспросил озадаченный герцог.
- Конечно. Разве вы забыли, Франсуа, что вам рекомендовала его ваша сестра?
- Верно, - глухим голосом ответил герцог. - Потому мне и хотелось быть ему полезным, а доказательством служит то, что я, опасаясь, как бы его вишневый плащ не навлек на него подозрений, поднялся к чему и унес плащ к себе.
- Что ж, это очень умно, - заявил Генрих. - Теперь я мог бы не только побиться об заклад, но даже поклясться, что это был Ла Моль.
- Даже на суде? - спросил Франсуа.
- Ну конечно, - ответил Генрих. - Наверное, он приходил ко мне с каким-нибудь поручением от Маргариты.
- Если бы я был уверен, что могу опереться на ваше свидетельство, я даже выступил бы против него как обвинитель, - сказал герцог Алансонский.
- Если вы, брат мой, выступите с обвинением, то вы понимаете, что я не стану вас опровергать.
- А королева? - спросил герцог Алансонский.
- Ах да! Королева!
- Надо узнать, как поведет себя она.
- Это я беру на себя.
- А знаете, ей, пожалуй, выгодно будет поддержать нас. Ведь этот молодой человек приобретет теперь громкую славу храбреца, и слава эта обойдется ему очень дешево, - он купит ее в кредит. Правда, возможно и то, что она будет стоить ему вместе с процентами и всего капитала.
- Ничего не поделаешь, черт побери! - заметил Генрих. - Ничто не дается даром в этом мире.
С улыбкой помахав герцогу Алансонскому рукой, он осторожно высунул голову в коридор; убедившись, что никто их не подслушивал, он быстро проскользнул на потайную лесенку, которая вела в покои Маргариты.
Королева Наваррская была взволнована не меньше мужа. Ночная вылазка против нее и герцогини Неверской, затеянная королем, герцогом Анжуйским, герцогом де Гизом и Генрихом, которого она тоже узнала, сильно ее встревожила. Несомненно, у них не было никаких улик против нее; привратник, которого отвязали от решетки Ла Моль и Коконнас, уверял, что не промолвил ни слова. Но четыре высоких особы, которым два простых дворянина - Ла Моль и Коконнас - оказали сопротивление, свернули со своей дороги не случайно, прекрасно зная, зачем они свернули. Остаток ночи Маргарита провела у герцогини Неверской и вернулась в Лувр на рассвете. Она легла в постель, но не заснула: она вздрагивала при малейшем шуме.
В мучительной тревоге Маргарита вдруг услышала стук в потайную дверь и, узнав от Жийоны, пришел, велела впустить посетителя.
Генрих остановился на пороге; он нисколько не походил на оскорбленного мужа - на его тонких губах играла его обычная улыбка и ни один мускул на лице не выдавал того страшного волнения, которое он пережил несколько минут назад.
Глазами он как бы спрашивал Маргариту, не позволит ли она ему остаться с ней наедине. Маргарита поняла взгляд мужа и сделала Жийоне знак уйти.
- Я знаю, как вы привязаны к вашим друзьям, я боюсь, что принес вам неприятное известие, - заговорил Генрих.
- Какое, сударь? - спросила Маргарита.
- Один из самых милых наших людей сильно скомпрометирован.
- Кто же это?
- Милейший граф де Ла Моль.
- Граф де Ла Моль скомпрометирован! Чем же?
- Как участник событий минувшей ночи. Несмотря на умение владеть собой, Маргарита покраснела, но в конце концов пересилила себя.
- Каких событий? - спросила она.
- Как? Неужели вы не слыхали страшного шума, какой поднялся в Лувре ночью? - спросил Генрих.
- Нет.
- С чем вас и поздравляю, - с очаровательным простодушием сказал Генрих, - это говорит о том, как крепко вы спите.
- А что же здесь произошло?
- А то, что наша добрая матушка приказала Морвелю и шести стражникам арестовать меня.
- Вас? Вас?!
- Да, меня.
- Но на каком же основании?
- Кто может знать основания, которыми руководствуется столь глубокий ум, как ум вашей матушки? Я их уважаю, но не знаю.