Зоя приняла дежурство и сразу закружилась волчком -- вкруг своего стола, списка процедур и шкафа медикаментов, а потом быстро неслась в какую-нибудь из дверей, но ведь и волчок так носится.
Олег следил и когда увидел, что у неЈ выдался маленький перемежек, был тут как тут.
-- И больше ничего нового во всей клинике? -- спрашивала Зоя, своим лакомым голоском, а сама кипятила шприцы на электрической плитке и вскрывала ампулы.
-- О! В клинике сегодня было величайшее событие. Был обход Низамутдина Бахрамовича.
-- Да-а? Как хорошо, что без меня!.. И что же? Он отнял ваши сапоги?
-- Сапоги-то нет, но столкновение маленькое было.
-- Какое же?
-- Вообще это было величественно. Вошло к нам в камеру, то есть, в палату сразу халатов пятнадцать -- и заведующие отделениями, и старшие врачи, и младшие врачи, и каких я тут никогда не видел,-- и главврач, как тигр, бросился к тумбочкам. Но у нас агентурные сведения были, и мы кое-какую подготовочку провели, ничем он не поживился. Нахмурился, очень недоволен. А тут как раз обо мне докладывали, и Людмила Афанасьевна допустила маленькую оплошность: вычитывая из моего дела...
-- Какого дела?
-- Ну, истории болезни. Назвала, откуда первый диагноз и невольно выяснилось, что я -- из Казахстана. "Как? -- сказал Низамутдин. -- Из другой республики? У нас не хватает коек, а мы должны чужих лечить? Сейчас же выписать!"
-- Ну? -- насторожилась Зоя.
-- И тут Людмила Афанасьевна, я не ожидал, как квочка за цыплЈнка -- так за меня взъерошилась: "Это -- сложный важный научный случай! Он необходим нам для принципиальных выводов..." А у меня дурацкое положение: на днях же я сам с ней спорил и {166} требовал выписки, она на меня кричала, а тут так заступается. Мне стоило сказать Низамутдину -- "ага, ага!" -- и к обеду меня б уж тут не было! И вас бы я уже не увидел...
-- Так это вы из-за меня не сказали "ага-ага"?
-- А что вы думаете? -- поглушел голос Костоглотова.-- Вы ж мне адреса своего не оставили. Как бы я вас искал?
Но она возилась, и нельзя было понять, насколько поверила.
-- Что ж Людмилу Афанасьевну подводить,-- опять громче рассказывал он.-- Сижу, как чурбан, молчу. А Низамутдин: "Я сейчас пойду в амбулаторию и вам пять таких больных приведу! И всех -- наших. Выписать!" И вот тут я, наверно, сделал глупость -- такой шанс потерял уйти! Жалко мне стало Людмилу Афанасьевну, она моргнула, как побитая, и замолчала. Я на коленях локти утвердил, горлышко прочистил и спокойно спрашиваю: "Как это так вы можете меня выписать, если я с целинных земель?" "Ах, целинник! -- перепугался Низамутдин (ведь это ж политическая ошибка!). -- Для целины страна ничего не жалеет". И пошли дальше.
-- У вас хваточка,-- покрутила Зоя головой.
-- Это я в лагере изнахалился, Зоенька. Я таким не был. Вообще, у меня много черт не моих, а приобретенных в лагере.
-- Но весЈлость -- не оттуда?
-- Почему не оттуда? Я -- весЈлый, потому что привык к потерям. Мне дико, что тут на свиданиях все плачут. Чего они плачут? Их никто не ссылает, конфискации нет...
-- Итак, вы у нас остаЈтесь ещЈ на месяц?
-- Типун вам на язык... Но недельки на две очевидно. Получилось, что я как бы дал Людмиле Афанасьевне расписку всЈ терпеть...
Шприц был наполнен разогретой жидкостью, и Зоя ускакала.
Ей предстояла сегодня неловкость, и она не знала, как быть. Ведь надо было и Олегу делать новоназначенный укол. Он полагался в обычное всЈ терпящее место тела, но при тоне, который у них установился, укол стал невозможен: рассыпалась вся игра. Терять эту игру и этот тон Зоя так же не хотела, как и Олег. А ещЈ далеко им надо было прокатить колесо, чтоб укол стал снова возможен -- уже как у людей близких.
И вернувшись к столу и готовя такой же укол Ахмаджану, Зоя спросила:
-- Ну, а вы уколам исправно поддаЈтесь? Не брыкаетесь? Так спросить -- да ещЈ Костоглотова! Он только и ждал случая объясниться.
-- Вы же знаете мои убеждения, Зоенька. Я всегда предпочитаю не делать, если можно. Но с кем как получается. С Тургуном замечательно: он всЈ ищет, как бы ему в шахматы подучиться. Договорились: мой выигрыш -- нет укола, его выигрыш -- укол. Но дело в том, что я и без ладьи с ним играю. А с Марией не поиграешь: она подходит со шприцем, лицо деревянное. Я пытаюсь шутить, она: "Больной Костоглотов! Обнажите место для {167} укола!" Она же слова лишнего, человеческого, никогда не скажет.
-- Она ненавидит вас.
-- Меня??
-- Вообще -- вас, мужчин.
-- Ну, в основе это, может быть, и за дело. Теперь новая сестра -- с ней я тоже не умею договориться. А вернЈтся Олимпиада -- тем более, уж она ни йоточку не отступит.
-- Вот и я так буду! -- сказала Зоя, уравнивая два кубических сантиметра. Но голос еЈ явно отпускал.
И пошла колоть Ахмаджана. А Олег опять остался около столика.
Была ещЈ и вторая, более важная причина, по которой Зоя не хотела, чтоб Олегу эти уколы делались. Она с воскресенья думала, сказать ли ему об их смысле.
Потому что если вдруг проступит серьЈзным всЈ то, о чЈм они в шутку перебрасываются -- а оно могло таким проступить. Если в этот раз всЈ не кончится печальным собиранием разбросанных по комнате предметов одежды -- а состроится что-то долгопрочное, и Зоя действительно решится быть пчЈлкой для него и решится поехать к нему в ссылку (а в конце концов он прав -- разве знаешь, в какой глуши подстерегает тебя счастье?). Так вот в этом случае уколы, назначенные Олегу, касались уже не только его, но и еЈ.
И она была -- против.
-- Ну! -- сказала она весело, вернувшись с пустым шприцем.-- Вы, наконец, расхрабрились? Идите и обнажите место укола, больной Костоглотов! Я сейчас приду!
Но он сидел и смотрел на неЈ совсем не глазами больного. Об уколах он и не думал, они уже договорились.
Он смотрел на еЈ глаза, чуть выкаченные, просящиеся из глазниц.
-- ПойдЈмте куда-нибудь, Зоя,-- не выговорил, а проурчал он низко.
Чем глуше становился его голос, тем звонче еЈ.
-- Куда-нибудь? -- удивилась и засмеялась она.-- В город?
-- Во врачебную комнату.
Она приняла, приняла, приняла в себя его неотступный взгляд, и без игры сказала:
-- Но нельзя же, Олег! Много работы. Он как будто не понял:
-- ПойдЈмте!
-- Правильно,-- вспомнила она.-- Мне нужно наполнить кислородную подушку для...-- Она кивнула в сторону лестницы, может быть назвала и фамилию больного, он не слышал.-- А у баллона кран туго отворачивается. Вы мне поможете. ПойдЈмте. И она, а следом он, спустились на один марш до площадки. Тот жЈлтенький, с обвостревшим носом несчастный, доедаемый раком лЈгких, всегда ли такой маленький или съЈженный теперь от болезни, такой плохой, что на обходах с ним уже не {168} говорили, ни о чЈм его не расспрашивали -- сидел в постели и часто вдыхал из подушки, со слышимым хрипом в груди. Он и раньше был плох, но сегодня гораздо хуже, заметно и для неопытного взгляда. Одну подушку он кончал, другая пустая лежала рядом.
Он был так уже плох, что и не видел совсем людей -- проходящих, подходящих.
Они взяли от него пустую подушку и спускались дальше.
-- Как вы его лечите?
-- Никак. Случай иноперабельный. А рентген не помог.
-- Грудной клетки вообще не вскрывают?
-- В нашем городе ещЈ нет.
-- Так он умрЈт.
Она кивнула.
И хотя в руках была подушка -- для него, чтоб он не задохнулся, они тут же забыли о нЈм. Потому что интересное что-то вот-вот должно было произойти.
Высокий баллон с кислородом стоял в отдельном запертом сейчас коридоре -- в том коридоре около рентгеновских кабинетов, где когда-то Гангарт впервые уложила промокшего умирающего Костоглотова. (Этому "когда-то" ещЈ не было трЈх недель...)
И если не зажигать второй по коридору лампочки (а они и зажгли только первую), то угол за выступом стены, где стоял баллон, оказывался в полутьме.
Зоя была ростом ниже баллона, а Олег выше.
Она стала соединять вентиль подушки с вентилем баллона.
Он стоял сзади и дышал еЈ волосами -- выбросными из-под шапочки.
-- Вот этот кран очень тугой,-- пожаловалась она.
Он положил пальцы на кран и сразу открыл его. Кислород стал переходить с лЈгким шумом.
И тогда, безо всякого предлога, рукой, освободившейся от крана, Олег взял Зою за запястье руки, свободной от подушки.
Она не вздрогнула, не удивилась. Она следила, как надувается подушка.
Тогда он поскользил рукой, оглаживая, охватывая, от запястья выше -- к предлокотью, через локоть -- к плечу.
Бесхитростная разведка, но необходимая и ему, и ей. Проверка слов, так ли были они все поняты.
Да, так.
Он ещЈ чЈлку еЈ трепанул двумя пальцами, она не возмутилась, не отпрянула -- она следила за подушкой.
И тогда сильно охватив еЈ по заплечьям, и всю наклонив к себе, он, наконец, добрался до еЈ губ, столько ему смеявшихся и столько болтавших губ.
И губы Зои встретили его не раздвинутыми, не расслабленными -- а напряжЈнными, встречными, готовными.
Это всЈ выяснилось в один миг, потому что за минуту до того он ещЈ не помнил, он забыл, что губы бывают разные, поцелуи бывают разные, и один совсем не стоит другого. {169}
Но начавшись клевком, это теперь тянулось, это был всЈ один ухват, одно долгое слитие, которое никак нельзя было кончить, да незачем было кончать. Переминая и переминая губами, так можно было остаться навсегда.
Но со временем, через два столетия, губы всЈ же разорвались -- и тут Олег в первый раз увидел Зою и сразу же услышал еЈ:
-- А почему ты глаза закрываешь, когда целуешься? Разве у него были ещЈ глаза? Он этого не знал.