В критике общества, убившего Пушкина, поэт опирается на логику Библии – это помогает ему добиться высокого уровня обобщения.
Общество, убивающее гениев: типология критики
Лермонтов ненавидит российское общество, убившее Пушкина, и обращается к ненавистному обществу-убийце, открыто обвиняя его в безнравственности:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – все молчи!...
В образе «Вы», к которому обращается Лермонтов, есть все, что характеризует общество в романе «Герой нашего времени»: зависть, клевета, ложь, коварство, насмешки, невежество, подлость, разврат, подкуп, злословье, презрение к человеку, рабская душа и патологическая жажда власти – полный набор библейских пороков. Общественное «Вы» в стихотворении то же самое, что индивидуальное «Я» в романе. И если уничтожение творческого-личностного это результат социальной патологии, то анализ сущности патологического объединяет образ социального «Я» и образ социального «Вы» в обоих произведениях.
Логика анализа социальной патологии в стихотворении «Смерть поэта» близка логике критики социальной патологии в Библии. В стихотворении возникают культурологические аналогии между расколом, господствовавшим в ветхозаветной культуре древних евреев и культурой России XIX в. Через эту аналогию в стихотворении рождается типология критики общества, убивающего своих гениев.
По мере написания Библии конфликт между законом, который принимался, чтобы охранять нравственность, и самой нравственностью, все более воспринимался авторами Библии как результат и неэффективности закона, и патологии общества. В древнееврейском обществе нарастала неудовлетворенность логикой Ветхого Завета. Если бы это было не так, не было бы критики и закона и общества с позиции новозаветных нравственных ценностей, не было бы и самого Нового Завета. И фраза в лермонтовском стихотворении «Таитесь вы под сению закона» не случайна – она из логики Библии. Она из пафоса проповедей Иисуса, направленных против книжников, фарисеев и их законов, которые они называли Божьими.
Примененное Лермонтовым слово «сень» в Библии прямо связывается со смыслом Божьего закона: «Живущий под кровом Всевышнего под сению Всемогущего покоится»[149]; «Господь – сень твоя»[150]; Давид – Богу: «Ты укрываешь их под покровом лица Твоего от мятежей людских, скрываешь их под сению от пререкания языков»[151]. Но под сению закона прячутся палачи, они гонят, убивают лучших люди на земле, гениев, поэтов, Иисуса, Пушкина. Иудеи отвечали Пилату, передавшего им Иисуса: «Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть»[152]. Миром правят, по Лермонтову, преступники, укрывающиеся в сени Божьего закона.
Лермонтовское «пред вами суд и правда – все молчи» - это также из логики Библии…. «Правда» в Библии это всегда «правда Божия», «Господь есть Бог правды»[153], «суд» это «суд Божий», «суд праведный», «суд по правде», Бог творит «суд и правду»[154], справедливость определяется через Божий «суд и правду»[155]. Поэтому если суд и правда в обществе молчат, значит – в обществе молчит Бог. Общество, в котором царствует закон и молчит Бог, преступно.
В стихотворении – и стиль, и сюжет, и пафос Ветхого Завета. Сам Лермонтов в стихотворении по способу изложения своих мыслей подобен библейскому пророку, обличающему народ, правителей:
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
Важен, однако, не столько пафос, сколько логика лермонтовской мысли. В этом отрывке методология Лермонтова близка методологии апостола Павла в Послании к римлянам. Павел разводит, разделяет относительную справедливость закона, который может быть проводником как добра, так и зла, греха, преступления, и абсолютную справедливость Бога, к которой человек приближается не через следование закону, а через непосредственную веру в Бога[156]. Лермонтов в «Смерти поэта», как и Павел в Послании, противопоставляет суд закона, под сенью которого могут укрываться преступники, выдающие себя за праведников, и Божий суд как грозный суд, безошибочный суд, абсолютный суд. Павел и Лермонтов верят, что не суд закона, а только Божий суд и вера в него (sola fide) могут привести к истинной справедливости на земле.
Лермонтов, вооруженный логикой критики закона, произносит прямое пророчество в духе угроз ветхозаветного Бога древнееврейскому народу и пророчеств ветхозаветных пророков, адресованных неправедному народу и его неправедным правителям от имени Бога:
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Смысл лермонтовско-библейских пророчеств в убеждении, что праведный Бог накажет, унизит, уничтожит надменного, неправедного и тем восстановит справедливость: «Ты людей угнетенных спасаешь, а очи надменные унижаешь»[157]; «Явил силу мышцы своей; рассеял надменных помышлениями сердца их»[158]; «Я накажу мир за зло, и нечестивых – за беззакония их, и положу конец высокоумию гордых, и уничтожу надменность притеснителей»[159]; «Господь Саваоф определил это, чтобы посрамить надменность всякой славы, чтоб унизить все знаменитости земли».[160]
Лермонтов в стихотворении выстраивает библейскую дуальную оппозицию «нечестивые – праведные» И через нее формирует противопоставление, с одной стороны, «нечестивой крови» и, с другой стороны, «невинной крови», «праведной крови», «крови Агнца»:
«Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого»[161]. (Этот библейский мотив Лермонтов в какой-то степени использовал в повести «Вадим» в монологе Вадима над телом Феодосия, убитым им по ошибке, вместо своего соперника Юрия[162]). «Дела их – дела неправедные, и насилие в руках их. Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их - мысли нечестивые; опустошение и гибель на делах их»[163]; Бог требует от сынов Израилевых «не проливать невинной крови»[164]; Иеремия, обличая Иоакима, говорит, что глаза его и сердце «обращены только к своей корысти и к пролитию невинной крови»[165]; Иисус – книжникам и фарисеям: «Да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником»[166]; Иуда: «Согрешил я, предал кровь невинную»[167]; «Они победили его кровию Агнца»[168] и т. д.
Приведенные цитаты из Библии дают основание полагать, что Лермонтов мог опереться на библейскую оппозицию «нечестивая кровь – праведная кровь», создавая в своем стихотворении оппозицию «черная кровь – праведная кровь».
Противоречие в стихотворении между добром и злом, как и в Ветхом Завете, снимает Бог-судья. Божий суд разные критики интерпретировали по-разному. Религиозные критики видели в стихотворении прямое указание на церковную интерпретацию Бога как судью. Народнические критики в судье хотели видеть революционный народ. Конечно, верующий Лермонтов писал о библейском Боге как о судье, хотя к церкви относился с глубоким пренебрежением.
Но, обобщая смысл отношений между Поэтом-мучеником и обществом-мучителем, Лермонтов выходит за рамки логики Ветхого Завета. Поэт сравнивает жизнь Пушкина с жизнью Иисуса. Он придает фактам возвеличивания Пушкина лицемерным обществом и его убийства общечеловеческое значение. Возникает новозаветный образ Иисусова подвига Пушкина.
И прежний сняв венок – они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело.
В этих строчках Лермонтов устанавливает типологическую связь культур – патологическое российское «Вы» тождественно патологическому «Они» всего мира, потому что социальная патология во всем мире делает одно дело – преследует, убивает гениев.
Для морщинно-румяных старцев и их «надменных потомков», «наперсников разврата» поэты это еретики и самозванцы, достойные смерти. Общество в России расколото. Узнав о гибели Лермонтова, российский император с вежливым энтузиазмом произнес: «Собаке – собачья смерть». Но если Иисус бродяга, Пушкин камер-юнкер и Лермонтов «собака», то кто поэты? Поэт и Антипоэт, как личность и старцы, как праведная кровь и черная кровь, как Иисус-Пушкин, повторенный в судьбах русских писателей, поэтов, ученых, и его гонители это ее основные образы и главные герои противостоящих в России субкультур.
В чем смысл раскола между личностью и обществом?
Два типа мышления.
В стихотворении можно выделить два типа мышления и поведения. Один тип мышления принадлежит личности, способной мыслить абстракциями, понятиями, то есть раздваивать смыслы и синтезировать новые, проникать в сущность вещей, и поэтому способной к диалогу в обществе и нацеленной на диалог. Второй тип мышления принадлежит обществу, мыслящему предметно, эмоционально-натуралистически, сложившимися стереотипами, закрытому, и поэтому разрушающему возможность диалога, убивающему Поэтов, гениев, личность. Линия раскола между открытой личностью и закрытым обществом проходит между способностью и неспособностью обновлять представление о сущности и поэтому между диалогичностью и самоизоляцией.