Но вскоре я снова стал томиться от одиночества в горах и непорочно белого снега.
18 сентября
Оказывается, не дух и не труд делают нас свободными. Они лишь формы высшей силы.
Борьба — исток и венец всему. Я начал борьбу с самим собой. Сначала надо преодолеть негодяя в себе. Все остальное — детская игра.
Выбравшись из духовных оков, борьбы и труда, необходимо создать двигатель, который привел бы в движение нашу эпоху.
В новое время должна появиться и новая аристократия, способная на подвиг.
20 сентября
Деньги — проклятие человечества. Они душат в зародыше все великое и доброе. Каждая копейка пропитана потом и кровью.
Деньги порождают леность и пресыщение. Они портят наши собственные ценности и побуждают служить древним инстинктам.
Самый тяжелый день недели для меня — день получки. Они бросают нам деньги, как собакам кости.
Мир жесток. И такой же твердый, как те немногие гроши, зажатые в руке.
Необходимость экономии во всем очень неприятна.
Пусть они собирают драгоценности и золото, — я же буду расточать излишки своей души.
Деньги — основа либеральных ценностей. Эта идея столь иллюзорна, что может создать лишь видимость реальности. И по всей видимости приведет к краху. Деньги — проклятие труда.
Человек не может ставить деньги превыше жизни. Если это произойдет, все благородные помыслы иссякнут.
Деньги приведут к концу, если станут целью жизни.
Народ, оценивающий все деньгами, стоит на краю гибели. Он будет постепенно поглощен разрушительной силой золота, которое с незапамятных времен губило народы и культуры.
Если солдаты во время мировой войны жертвовали жизнью ради спасения своих домов (на поле брани осталось более двух миллионов человек), то спекулянты на их крови делали деньги. А впоследствии с помощью этих денег обманом выставляли возвращающихся солдат из их домов.
Война была потеряна трудом, но выиграна деньгами. Народ не был ни победителем, ни побежденным. Люди занимались ежедневным трудом, чтобы заработать немного денег, сопротивляясь по возможности превращению в рабов.
Германия сражалась за возможность трудиться, Франция же — за деньги. В результате проиграл труд, а выиграли деньги.
Деньги правят миром. Если это так, то это ужасно. Однако сейчас мы умираем, поскольку это реальность. Деньги и евреи — они принадлежат друг другу.
Деньги не имеют корней, они вне рас. Понемногу они прокладывают себе дорогу в здоровом теле наций и шаг за шагом отравляют их созидательную силу.
В результате борьбы и труда мы должны отойти от денег, отбросив иллюзию их всевластия. Тогда золотой телец рухнет.
В своем глубоком смысле либерализм является философией денег.
Либерализм означает: я поклоняюсь золотому тельцу.
Социализм провозглашает: я верю в труд...
28 сентября
Я начинаю понемногу завоевывать авторитет у товарищей по работе.
Время от времени кто-нибудь из них обращается ко мне. Некоторые делятся со мной своими заботами и трудностями.
Их недоверие постепенно исчезает.
Даже мой работодатель становится ко мне дружелюбнее.
Сегодня после обеда на моем столике оказались скромные цветы. Они очень обрадовали меня.
Ребятишки называют меня теперь по имени и цепляются за руки.
3 октября
— Ты работаешь на износ, Михель! Так больше продолжаться не может. Ты себя угробишь.
— Человек может вынести больше, чем мы думаем. Он должен, не придавая этому чрезмерного значения, брать на себя дополнительный груз.
Во время войны нам выпали еще большие нагрузки, но мы ведь выдержали.
— Однако тело и душа наши здорово страдали.
— Ты прав, Матиас, пережить все это было непросто. Но согласись, мы же тогда были вместе — солдат и начальник.
— Да, мы вместе лежали в окопах — тот, кто пришел из дворца, и тот, кто до того жил в шахтерской деревушке.
— Мы держались вместе, стали друзьями и впервые ближе узнали друг друга.
— Однако после окончания войны мы вновь разделились.
— Труд — это война без пушек. И здесь мы должны держаться друг друга, быть вместе словом и делом, понимать друг друга, и чем раньше — тем лучше.
Жизнь — весьма сложная штука. У нас недостаточно времени, чтобы быть врагами. Мы должны дать хлеб миллионам уже появившихся на свет людей и миллионам, которые еще появятся. Иначе рано или поздно мы придем к краху.
— Да, но ведь никто наверху не думает так, как ты,— их интересуют только деньги и власть.
— Этих тварей необходимо устранить силой. Многие из них становятся понятливыми, видя кулак под носом. И не нужны долгие обсуждения и уговоры. У нас, молодых, больше исторических прав.
— Но старики порой не хотят понимать этого и даже не замечают нашего существования. Они борются за свою власть до последнего.
— И все же настанет день, когда они окажутся побежденными. Молодежь должна победить.
Мы, молодые, должны перейти в наступление. Атакующий всегда сильнее обороняющегося.
Если мы освободимся сами, то сможем освободить и весь рабочий класс. А освобожденный рабочий класс сбросит с отечества сковывающие его цепи.
— То, что ты сказал в отношении труда и войны, абсолютно правильно. Но самое важное то, что ты своим примером доказываешь истинность этих слов.
Ты не только говоришь, но и действуешь.
Когда ты прибыл сюда, я увидел тебя в первый раз и сразу понял, что ты несешь новые мысли о труде.
Вообще-то сюда понаехало довольно много студентов. Все они энергичные ребята и добросовестно работают в шахте.
И все же многие из них не понимают нас, шахтеров. Они просто присоединились к нам и опустились до нашего уровня. Но все равно между ними и нами остается дистанция. А это вызывает недовольство рабочих против «белоручек».
Здесь ты еще не раз столкнешься с недовольством против студентов. Но я знаю, что ты желаешь исправить положение. Ты не намерен опускаться до нашего уровня, а хочешь, чтобы мы поднялись до твоего.
Ты знаешь, как это надо сделать, так как видишь в нас товарищей. Поэтому тебе нетрудно найти слова, которые откроют наши сердца.
Я опустился на колени рядом с Матиасом Грютцером во время перерыва для принятия пищи в забое. Из-за стоявшего шума нам приходилось говорить после долгих пауз и буквально кричать, чтобы понять друг друга.
(Геббельс Йозеф. Михель — судьба немца: Повесть в форме дневниковых записей. Мюнхен, 1929.)
Германия должна жить
Боевая песня Альберта Лео Шлагетера:
Хотя теперь нас мало
И вас, наверное, не больше,
Дорога все же широка
И цель ясна.
Поэтому вперед,
Не теряя мужества!
И пусть нас мало,
Мы выдержим все,
Несмотря ни на что!
Клонился к закату ноябрьский день 1918 года, когда Германия развалилась на куски. Повсюду с деревьев падали желтые узорчатые осенние листья.
Внезапно наступила мертвая тишина на поле битвы, поглотившем миллионы жизней и покрытом мертвыми телами.
На перекрестках дорог, на пустых полях, на окутанных облаками отрогах гор, на морских побережьях, на которые накатывались ленивые волны, были видны удивленные, испуганные лица солдат, еще не остывших от боя, тяжело дышавших и недоуменно пожимавших плечами. Слышались беспокойные вопросы:
— Конец?
— Да, все кончилось!
Война подошла к концу. Это был заключительный аккорд мировой войны. Мертвецы насмехались над победителями и побежденными.
И кто же оказался победителем?
В тот момент, когда на землю опустилась тишина, этого никто не знал. Да и потом тоже.
Вечные законы, управляющие нашей планетой, снова заявили о себе, и Земля сделала еще один оборот. Оцепенение прошло. Люди, один за другим, вздохнули глубоко. Руки терли лбы. Земля стала вращаться быстрее и быстрее, обретя обычную скорость. Умные, наконец, понял и, что к чему. Кровь снова запульсировала в их жилах.
Мертвые трубы Вендельского рудника в Лоране казались стальными пальцами, упершимися в небо. У двери своего временного жилища стоял некий лейтенант с красным бантом в петлице и широко улыбался.
Ненужные больше винтовки грудой лежали в зале железнодорожного вокзала в Кельне. К платформе подходили и тут же отправлялись на восток поезда, стуча колесами на стыках рельсов. Со всех участков фронта на родину хлынули потоки людей.
Небольшая кучка героев осталась на покинутой всеми линии фронта, все еще не понимая, что произошло. Они еще не знали, что Земля стала вновь вращаться.
Среди них был и Альберт Лео Шлагетер.
Члены солдатского совета, видя их горящие, злые глаза и сжатые кулаки, отступили назад, пропуская их.
На родине торжествовали красные. Неистовство и пыл, жадность жизни пришли на смену парализовавшему всех шоку. Звенели бокалы с вином. Магазины и амбары стали постепенно наполняться. Люди привыкали к тому, что земная корка хрустит под ногами. Ха-ха! Возвратились добрые старые времена! Бизнес восстановлен! Все вновь обещает мир и покой.
Но вот среди студентов, уткнувшихся в книги, один сидит неподвижно. Он всегда стремился к лидерству, но это у него не получалось. Будет ли жить Германия или кто-то другой? Под яркими крышами Фрайдурга кто-то бормочет: это — Альберт Лео Шлагетер.
Но вдруг он исчез. Его позвала Рига. Артиллерийская батарея вела огонь в непосредственной близости от узких мостов. И вот Рига освобождена*. Среди тех, кто вздохнул свободно и счастливо, был Альберт Лео Шлагетер, командир этой батареи. Наемник Шлагетер. Но наемник ли?
* В 1920 г. была признана независимость Латвии. (Примеч. авт.)
На родине было заметно сильное волнение. Жадные руки тянулись за золотом, которое в виде бумажных денег упархивало прочь. Не хватало многого. Однако различные голоса твердили: «Надо наслаждаться жизнью. Ведь, в конце концов, наступил мир». Но то был Версальский мир.
Лео Шлагетер прислушался и услышал подземный гул Рурских гор. Это поднималась дикая, введенная в заблуждение красная чернь. Мелкая буржуазия задрожала, даже не успев разглядеть наглую, желтую русскую маску. И снова батарея Шлагетера вела огонь, разгоняя красный сброд.