Такое отношение издателей объяснялось сильным влиянием эстетической, музыкальной и литературной критики, исходившей из идеи восприятия произведений этого рода в их исторической взаимосвязи. Вместе с тем существовал и другой принцип: когда понимаешь все, можно все и простить. А в попытках понять все, в том числе и чуждое, теряются всякие основания для оценок. Прискорбным, но неоспоримым фактом было то, что по мере роста знаний рушилась возможность здоровой оценки происходившего. Такое положение дел вплоть до прихода национал-социалистов к власти сказывалось на том, что дегенеративная концепция искусства, воплощенная в многочисленных произведениях, не могла не оказывать влияния на издателей книг и периодики, поскольку у них не было четкого мировоззрения и культурно-политических целей. И круг на этом замыкался: издатели, ничтожесумняшеся, публиковали работы, которые потворствовали исчезновению солидных форм...
Положение начало основательно меняться только после прихода национал-социалистов к власти. Великий мастер воспитания людей Адольф Гитлер буквально за несколько лет изменил наши души и внес в книгоиздательскую деятельность чувство огромной ответственности. Первым и решительным шагом в этом направлении было введение личной ответственности, из которой вытекало, что издатель в такой же степени, как и автор, несет ответственность за публикацию и распространение печатного издания. Исходя из этого, он должен вникать в содержание предлагавшихся для издания произведений, что, по сути дела, следовало бы узаконить уже давно. Таким образом, большая дистанция, существовавшая между автором и издателем в прежние времена, резко сократилась. Из безучастного зеркала культурной жизни издатель превратился в носителя культурно-политических целей. Находившийся ранее в услужении у писателей, он теперь стал представителем государства, идейным борцом, сражающимся на переднем крае идеологического фронта. Ныне издателю недостаточно быть мастером своего дела и высококультурной личностью, он должен быть пропагандистом государственных идей и лидерства Адольфа Гитлера, установки которого должны стать для него руководством к действию. И никто не имеет права заявлять, что не в состоянии так поступать. Бесчисленные выступления и речи фюрера, в которых отражены идеи государства, должны быть доведены до людей в мельчайших подробностях. Каждый, кто до глубины души осознает величие его разума и воспримет его непростую жизнь в качестве примера для себя, будет знать, как ему поступать...
Вместе с тем издатель должен сознавать, что литература неотделима от политики, которая, как показывает опыт, является направляющей силой. Все в конечном итоге зависит от ответа на вопрос: воздействуют ли книги на людей и изменяют их или же нет? Эпоха дегенерации осталась в прошлом, и одним из доказательств этого является понимание того, что книги могут разрушать душу. Теперь уже невозможно, чтобы какой-нибудь литератор стирал свое грязное белье на людях, да еще получал за это деньги. В прошлом осталось и утверждение, что пагубность декадентских книг, мол, дело вкуса и не имеет большого значения. В повседневной жизни причина и следствие обычно сплетаются в запутанный узел. Как следует поступить, если развязать такой узел не удается? Его нужно просто разрубить, что, собственно, национал-социалисты и сделали. Бытовавшее первоначальное мнение, что при этом будут разрушены некоторые ценности, не повлияло на принятие такого решения. Ведь широко известно, что во время большой уборки дома что-то из посуды может и разбиться...
Основные вопросы, которые издатель теперь уже не должен себе задавать, суть следующие:
«Явится ли эта книга сенсацией? Будет ли она иметь успех? Смогу ли я ее изданием удовлетворить потребности общества? Стоит ли добавлять новые загадки к уже имеющимся? Вызовет ли эта публикация дискуссию, которая будет продолжаться многие месяцы? Смогу ли я привлечь именитых писателей к своему издательству? Как мне с большей или меньшей выгодой распродать данную книгу?
Вместо этого он должен спросить самого себя: «Доставит ли книга, которую я ныне издаю, сейчас и в будущем, когда я уже покину эту землю, радость и гордость моим детям за деяние, совершенное их отцом? Делает ли эта книга людей сильнее и не становятся ли они после ее прочтения тупыми? Наполнится ли душа
читателя силой и радостью, или же книга оставит горький привкус и только потреплет нервы? Побудит ли она его к установлению более тесных связей с человеческим сообществом или же приведет к обманчивому ощущению самодовлеющего одиночества и даже к выводу о необходимости борьбы против этого мира и всего существующего? Расширит ли книга кругозор читателя или же уведет его в чуждые миры, лишив родных корней? Показывает ли она величие нынешней Германии и ее прошлого или же омрачает его и изображает превосходство других народов и времен в культурных достижениях, которые якобы усиливают и обогащают нас? Не привлечет ли она внимание читателя только к крупным делам, уводя его от деталей и небольших событий и свершений? Будет ли книга содействовать улучшению восприятия и слуха людей, чтобы они могли различать фальшивые ноты, отличать прекрасную народную речь от стилизованного языка, внутренне ощущать настоящую поэзию, не признавая дешевого сочинительства, понимать диалектику и ценные научные достижения, не блуждая в тумане философствования? Увеличивает ли она немецкое культурное наследие или же не имеет к этому никакого отношения? Может быть, целесообразно подчеркнуть уникальность периода, который мы ныне переживаем, во всей двухтысячелетней истории нашего народа? Служит ли книга, хотя бы в небольшой степени, отражению той великой цели, которую поставил перед собой фюрер в создании из имеющегося строительного материала нового человека на следующее тысячелетие истории Германии, порог которого мы только что перешагнули с сильно бьющимися сердцами?»
(Шпеман Адольф. Одиночество и сообщество людей. Штутгарт, 1939.)
Геббельс запрещает критику искусства
Поскольку в этом году не произошло улучшения в критике искусства, я запрещаю ее раз и навсегда. Приказ этот вступает в силу с сегодняшнего дня (27 ноября 1936 года). Впредь сообщения и репортажи об искусстве должны занять место критики искусства, которая возомнила, будто является его судьей, что имело место со времен еврейского господства в искусстве, полностью исказившего концепцию критики. Ныне критическое отношение к вопросам искусства должно стать прерогативой издателей. В репортажах же об искусстве какая-либо оценка содержаться не должна, ограничиваясь лишь описанием явлений и событий. Такие репортажи должны предоставить возможность собственной оценки публике и стимулировать выражение ее мнения о художественных достижениях, исходя из собственного понимания, отношения и чувств.
(Немецкий писатель. 1936. # 12; Декадентство и героизм / Сост. Рольф Гайслер. Штутгарт, 1964.)
Немец в немецком искусстве
Искусство не всегда объективно. Оно зачастую выступает против романтизма, называя натурализмом романтику «морской живописи». Часто можно слышать выражение: «Дух в условиях, в которых мы творим, является определяющим». И этот дух нередко подобен врачебному диагнозу, выступая в форме статики, даже фотографии. Так называемая цивилизация современной живописи, начало которой было положено французским импрессионизмом, не относится ни к душе, ни к языку души: она не способствует размышлению, а только созерцанию. Такое искусство подобно газетам и может рассматриваться как развлекательное, но не содержащее в себе никакого жизненного опыта. Искусство созерцательно, и все решает внутреннее зрение. В душе художника наличествует определенный пейзаж, который образуется в результате наблюдения и обретает душу. Немецкое искусство привязано к родной земле и несет ее в своей душе, что проявляется в изображении картин, животных, цветов и вещей даже в условиях чужеродной обстановки. Если художник говорит по-немецки, то по-немецки говорит и его душа, но коли он говорит на иностранном языке и эсперанто, то становится космополитом и душа его уже ничего не говорит. Родная земля — это дом, который немец так любит, его комнаты и зеркальное отражение самого
существования. Мысль о доме у немца присутствует всегда, где бы он ни был и что бы ни испытывал. Тот, кто знает эту особенность немцев, поймет меня. Однако появившаяся в последнее время декоративная мода убивает привязанность немцев к дому, как совсем недавно убила немецкое одеяние, поскольку модели стали однообразными, похожими друг на друга и бедными в духовном отношении. Новая Германия тем не менее живет в мире, основанном на прежнем культе дома, поскольку суть народности в том, что семья формируется благодаря возрастанию и жизни ее членов в своем доме, в своих комнатах. Суть эта прекрасно описана еще Песталоцци. Поэтому задача нынешних архитекторов состоит в том, чтобы создавать такие помещения, в которых семейный дух мог бы обитать и оказывать свое влияние на домочадцев. В этом заключены корни нашей силы. Те, для кого германизм является существенным понятием, видят в семье основу здоровья, спасения и будущего государства, а вокруг семейного стола — силы, защищающие и развивающие душевные качества.
Родная страна, окружающий пейзаж, жизненное пространство, языковое сообщество представлены в семье, развивающейся в собственных границах. В ней произрастает ребенок, впитывая нравы и обычаи, игры и празднества, в ней живут песни, сказки, пословицы и поговорки, представлены одежда и обстановка и все прочее. В ней заключена энергия предков, сохранено все, что было сделано по дому, сохранены ремесло и традиции, а также сентиментальные чувства в отношении семейного искусства, которое нельзя недооценивать, так как оно приносит в дом хлеб и радость. Здесь можно слышать обычную музыку, танцевальную, семейную и домашнюю музыку, связанную со здоровой магией. Здесь из года в год сохраняется заданный ритм жизни, пульсация которого западает в душу. Как далека сельская жизнь от жизни больших городов, в которых нравы и обычаи меняются очень часто, подобно вращению Земли вокруг Солнца! Насколько же смешными, кукольными и синематичными кажутся там художественные группки больших городов, наклонности которых в искусстве подобны экзотическим животным, сидящим в клетках городских зоопарков. Конечно, можно возразить, что семьи, в особенности деревенские, никогда не были, мол, знатоками или судьями в вопросах искусства, да и не могут быть ими. Это конечно же не так! Упаси боже, мы не хотим давать никаких оценок, да и речь-то не идет о критике, а о чем-то большем — о самой жизни. Это вопрос не цветения, а деревьев в целом. «Достижением» и результатом Ренессанса стало то, что искусство считается только поверхностным слоем эстетических ценностей, феноменальных, но и чисто формальных, и рассматривается в эстетическом плане как стенное украшение, комнатный декор или же как концерт или выставка.