Особую проблему для нацистского руководства представляли студенты университетов, воздействовать на которых было не так просто. Учитывая это, нацисты проводили среди них определенную работу еще до прихода к власти. Так, Герхард Крюгер, руководитель национал-социалистского студенческого союза был избран президентом национальной студенческой организации еще за два года до того, как Гитлер стал рейхсканцлером. Начиная с 1933 года все студенты должны были вступать в эту организацию. В ее официальном органе — журнале «Немецкий студент» — Крюгер призывал к созданию нового университетского сообщества, в котором предусматривалась ликвидация всего прежнего либерального наследства. На этом уровне можно видеть, как была поставлена антиинтеллектуальная работа, нацеленная на то, чтобы студенты не считали себя привилегированной кастой. С этой целью нацисты включили в название своей партии слово «социализм», что должно было означать отсутствие привилегированных личностей в сообществе, в котором главным постулатом была борьба за «народные интересы». Ценность личности определялась тем, насколько хорошо она служила нацистскому государству, а не ее интеллектом, который, как опасались, мог привести ее в ряды оппозиции.
Идея «службы народу» воплощалась в реальный труд по линии организации «Немецкий трудовой фронт», где бок о бок работали представители и рабочей, и крестьянской молодежи, и интеллигенции. Это был в основном физический труд на полях или на стройках, который уравнивал студентов со всеми другими, заставляя их понимать, что академический труд — это еще не вся жизнь. Подобно Михелю в новелле Геббельса, студенты вливались в ряды трудового народа. Вернер Боймельбург идеализировал эти трудовые лагеря. В книгах этого писателя изображалась война и «слабость» Веймарской республики. Критерии для поступления, например, в Берлинский университет показывают, каким образом обеспечивался необходимый нацистам отбор студентов. Тем самым заранее гарантировался и студенческий контингент, как этого требовал Крюгер. Подобная же практика проводилась и во всех других университетах Германии.
Университетское сообщество рассматривалось как органическое целое. Все преподаватели должны были вступить в национал-социалистскую ассоциацию университетских доцентов и профессоров. Руководителем этой ассоциации с 1935-го по 1943 год был доктор медицины Вальтер Шультце, который приветствовал в 1939 году ее членов, собравшихся на свое первое заседание. Одновременно он возглавлял департамент народного здравоохранения в баварском министерстве внутренних дел. В своей вступительной речи он изложил официальную доктрину. Главным было не углубленное занятие какой-либо проблемой и не специализация в определенной области, а «связующая идеология». Академическая свобода не допускалась. Неизменными остались только организация самих университетов да студенческое братство. Везде главенствовал новый дух, ибо трансформация университетской жизни преследовала цель формирования нового человека. Необходимые черты характера и отношение к действительности закладывались еще в начальной школе и совершенствовались в дальнейшем. Достижение победы «связующей идеологии» имело первостепенное значение: нацистская культура должна была разрешить все злободневные вопросы, поскольку веку либерализма был положен конец. Квинтэссенцию идеологии составляло превращение индивидуальных идей в идеи и понятия общенационального плана, которые вносились в сознание молодежи нацистской культурой. Мировоззрение для Гитлера было основополагающим, а вся остальная деятельность, включая партийную, должна была лишь активизировать идеологию.
Евреи были оппонентами и врагами новых людей, которые формировались в ходе обучения и воспитания. Мальчики и девочки должны были научиться распознавать их расовые характеристики, как говорится, с одного взгляда. Постоянное использование образа еврея в качестве абстракции (Гитлер как-то назвал евреев «первопричиной») лишил их индивидуальности, превратив в образец враждебности арийскому идеалу. Список выпускников франкфуртской гимназии имени кайзера Фридриха демонстрирует это, показывая не только исключение евреев из состава нации, но и из системы образования, формировавшего членов сообщества. Гимназия эта отражает проблему, стоявшую перед Третьим рейхом, поскольку в Германии было довольно много бывших учеников и студентов, евреев по национальности. Что же было делать? В качестве решения этой проблемы, столь типичного для нацистской Германии, они были просто-напросто превращены в абстрактные номера. Таким образом, школа соблюдала чистоту системы образования, что явилось своеобразным тестом способности тысячелетнего рейха выполнить свои задачи и цели.
В СТЕНАХ ШКОЛЫ
Быть частью движения!
Как-то утром, входя в школу, я услышала, как одна девочка говорила другой: «А ведь Гитлер только что возглавил правительство». Радио и газеты провозглашали: «Теперь в Германии наступят улучшения. У руля государства встал Гитлер».
Так впервые политика вторглась в нашу жизнь. Хансу в это время было пятнадцать лет, Софии — двенадцать. Часто мы слышали разговоры об отечестве, товариществе, народном сообществе и любви к родине. Все это производило на нас большое впечатление, и мы с энтузиазмом прислушивались к тому, о чем говорилось в школе и на улице. Мы действительно любили свою родину — леса, большие реки и сохранившиеся остатки древних сооружений, заметных тут и там среди фруктовых садов и виноградников. Мы привыкли к запаху болот, испарениям, исходившим от земли, к вкусу яблок — вот с чем ассоциировались наши представления о родине. Каждая пядь ее была нам очень дорога и хорошо знакома. Отечеством же была родина всех людей, говоривших на одном языке. Мы любили отечество, но вряд ли сказали бы, за что. Раньше мы об этом и не говорили. Теперь же это слово было написано огромными сияющими буквами на небесах. А Гитлер, о чем мы слышали на каждом шагу, хотел принести стране величие, счастье и хорошую жизнь. Он хотел обеспечить всех работой и хлебом и не намеревался почивать на лаврах, пока каждый немец не станет независимым, свободным и счастливым в своем отечестве. Мы считали эти намерения хорошими и были твердо настроены оказывать в этом посильную помощь. Но было и еще одно явление, которое воздействовало на нас с мистической силой, притягивая нас к себе, — марширующие колонны молодежи с развевающимися знаменами, с устремленными вперед взглядами, с музыкой и песнями. Разве это ощущение товарищества не было просто великолепным и ошеломляющим? Поэтому неудивительно, что все мы — Ханс, София и все остальные — вступили в гитлерюгенд.
Мы были там душой и телом, не понимая, почему отец не разделяет ваших восторгов. Даже наоборот, он был против этой молодежной организации и как-то к слову сказал:
— Не очень-то верьте им, это — волки, дикие бестии, которые используют в своих корыстных целях немецкий народ.
Что же касалось Гитлера, то отец считал его своего рода гамаюнским крысоловом, который игрой на свирели увлекал за собой ребятишек на погибель. Но слова отца оказались брошенными на ветер, и его попытка удержать нас была отвергнута нашим неудержимым энтузиазмом.
С товарищами по гитлерюгенду мы ходили в дальние походы по родным швабским Альпам.
Самое деятельное участие принимали мы и в многочисленных маршах. Они требовали довольно больших .усилий, но мы с энтузиазмом воспринимали их, несмотря на утомительность. Разве неудивительно было приобрести нечто общее, новых друзей среди ребят, которых мы прежде даже не знали? По вечерам мы собирались в пещере, кто-нибудь что-либо громко читал или же мы пели, играли в различные игры, а то и принимались за физическую работу. Нам говорили, что мы должны жить для великих дел и свершений. Нас воспринимали вполне серьезно, хотя и своеобразно, что придавало дополнительную душевную энергию. Мы считали себя членами большой сплоченной организации, которая охватывала всю молодежь, начиная с десятилетних ребятишек и до вполне совершеннолетних. Мы чувствовали себя частицей некоего процесса движения, формирующего личности из массы народа. Отдельные явления, как нам казалось противоречившие здравому смыслу и производившие тягостное впечатление, должны были, по нашему мнению, исчезнуть сами по себе. Однажды, когда мы разместились для отдыха в палатках после длительной
велосипедной прогулки под необычно ярким звездным небом, одна пятнадцатилетняя одноклассница сказала совершенно неожиданно:
— Все было бы хорошо, но вот историю с евреями я абсолютно не понимаю.
Лидер среди наших девочек тут же отреагировала на эти слова, произнеся назидательно, что Гитлер, мол, знает, что делает, и в интересах великого дела необходимо принимать как должное и то, что может казаться непонятным и даже непостижимым. Одну из нас не удовлетворил такой ответ, ее поддержали еще несколько девочек, и в их словах явственно слышалось мнение родителей. Наступила ночь, и все, несмотря на возбуждение, уснули, так как сказывалась усталость. Следующий день был наполнен веселыми приключениями и прошел просто чудесно, так что вечерний разговор был на какое-то время забыт.
В своих группах мы чувствовали себя близкими друзьями. И такое товарищество воспринималось великолепно.
Ханс выучил довольно много народных песен, и его друзья с удовольствием слушали их в его исполнении под гитару. Наряду с немецкими, он знал песни различных стран и народов. Русские и норвежские песни, проникнутые грустью, а порой и унынием, звучали особенно восхитительно. В них говорилось о душе и окружавшем мире этих народов.
Через некоторое время с Хансом произошла разительная перемена: он уже не был прежним беззаботным парнем, что-то нарушило его душевное равновесие. Но это не было влияние отца, так как на его слова он попросту не реагировал. Это было что-то другое. Как оказалось, наш руководитель сказал ему, что он поет запрещенные песни. Когда же он рассмеялся в ответ, ему пригрозили дисциплинарным наказанием. Почему же ему не разрешали петь эти прелестные песни? Только потому, что они принадлежали другим народам? Понять этого он не мог, и это действовало на него угнетающе.