Поэтому наш музей — еще не музей для народа. Он еще, не потерял характера замка, его декоративности и воздействия как аристократического, некомфортабельного, величественного дворца культуры. Посещение его оставляет впечатление паноптикума и своеобразной твердыни. «Искусство» поэтому для многих товарищей по расе представляется хотя и подлинным, но не основным костяком жизни, не имеющим большой жизненной ценности и не питающим душу. И даже более того, это дорогая безделушка, кондитерские изделия, выставленные в витрине магазина, предмет роскоши и спекуляций для преуспевающих дельцов или же собственность государства. Жизнь трудового народа протекает мимо такого
искусства. Хлеб и работа имеют для него куда большее значение. Такова реальная ситуация, несмотря на лозунги типа: «Искусство для каждого», «Искусство для народа», «Искусство без платы за вход», «Искусство вечерней зари». Такое искусство является «культурой», неприемлемой и чуждой для народа. Вина за это, однако, лежит не на государстве и не на индивидууме, а на самом искусстве, оторванном от крови и души народа.
(Эберляйн Харт Карл. Что есть немецкого в немецком искусстве? Лейпциг, 1933.)
Поэт на суде истории
Я имею в виду поэтов, вспыхнувших было в истории, а теперь призванных к ответу, поскольку они переживают кризис своей духовной сущности.
Всегда существовали и существуют глубинные причины, которые соприкасаются с поэтом, призывают его действовать, вызывают душевные муки и благословляют. Он начинает осознавать все это, когда приобретает некоторый жизненный опыт, который впоследствии находит отражение в его творчестве.
Тяжелейшие испытания, которые довелось пережить немцам, пришлись на период войны и последующие годы несчастья. Однако во время подъема немец опять нашел свой народ, брошенный на произвол судьбы государством. Народ вновь обрел свое самосознание благодаря расовой мудрости и политической ограниченности, хотя мир для него только что обрушился. Жизнь возвратилась к народу и в рейх, но уже в новой форме — реального воссоединения.
Для поэта, который попытался бы уйти от этого, значило бы потерять почву под ногами. Его отношение к истории и ее эволюции благодаря достижениям науки может основываться только на осознании появления новой нации, сила которой и взаимоотношения со временем, ее величавая сдержанность и высокое чувство ответственности по отношению к миру были доказаны в текущем году, когда 10 миллионов немцев смогли возвратиться в рейх без единого выстрела*.
* Имеется в виду присоединение Австрии к Третьему рейху. (Примеч. авт.)
На основе этого сознания и чувства гражданственной общности немцев мы можем теперь перейти к историографии, оценки которой сделаны в соответствии с народными критериями, исходя из того, удовлетворяют ли события народ и его миссию в целом, а не по отдельности. Это не означает, что мы должны фальсифицировать цели наших действий и подгонять их к представлениям предков, чтобы добиться собственного утверждения в истории. История предоставляет нам широкие открытые просторы в будущем. Но это значит, что мы, несмотря на полное понимание реальности и уникальности прошедших веков, должны добиваться осуществления специфических немецких требований, выражающихся в династической силе и территориальных интересах, что до сих пор было недостаточно отражено в историографии.
Многие события, величие которых неоспоримо с точки зрения всего народа, видятся нам теперь или
своими трагическими последствиями, или же положительными сторонами. Рассмотрим один из примеров. Если мы возьмем войны Фридриха Великого, то следовало бы задаться вопросом: не являлись ли они следствием того, что в то время — после войн с Турцией и в соответствии с Венским соглашением — громадные территории юго-востока были недостаточно заселены немцами? Вместе с тем возникает вопрос: а не было ли нами только потеряно жизненное пространство, предназначенное для нас самим провидением, в качестве оплаты за спасение Европы от смертельной опасности исламизма? В последующем мы вообще выпустили это из рук, возможно, вследствие братоубийственных войн. Поэтому историки должны поставить перед собой подобные вопросы, не выдвигая никаких претензий к лицам, которые действовали в то время и которые в силу своих возможностей и способностей не могли предвидеть подобного развития событий и полученных результатов.
Точно так же и поэт призван историей поставить в центр внимания полноту единения людей. Но он не должен переносить дух своего времени в прошлое. В то же время он обязан охватывать взором весь народ в этом прошлом, давая соответствующую оценку его судьбе. Ведь в то время жил весь немецкий народ! Рассмотрим теперь другой пример. Топоры швабских поселенцев звучали в Канате, отвоевывая новые земли, тогда как их правители ссорились между собой из-за того, кому должны принадлежать старые территории, которым никакая опасность не угрожала. Стоило ли этим заниматься, когда новые земли не были еще освоены!
Образ жизни и единение людей — вот что современный поэт должен рассматривать в истории. Вместе с тем ему следует прослеживать отношения между народом и рейхом, связи между народом, рейхом и Европой, их отражение на общих судьбах, совместное установление и определение мирового порядка, который способствовал утверждению доброго имени немцев.
Рейх часто простирал свое влияние за пределы проживания немецкого народа, а после 191S года охватывал лишь две трети населения. Вот что тяжело отразилось на душах. Как раз разделение народа в недалеком прошлом на несколько лет, которые можно пересчитать по пальцам, чудесным образом вызвало появление довольно большого числа поэтов, выступивших с произведениями воинственного, страстного характера, отражавших с большой силой правду жизни, почерпнутую из собственного опыта. Они кричали о горе немцев, которое касалось не только нас, но и всей Европы, поскольку мы относимся к числу основных устроителей континента, образ жизни которого отражается на остальном мире. Поэтому поэзия, говорящая о судьбе немцев за пределами рейха, в большинстве наиболее значительных произведений звучит не как территориальная и духовная узость, заслуживая довольно часто сомнительную славу поэзии родной страны. Нет, говоря о судьбе родины, она поднимает широкие 204 проблемы, становясь священным писанием не только для немцев, но и для европейцев. Вместе с тем она затрагивает вопросы порошка на восточных территориях и их связи с миссией и трагедией нашего народа. Поэзия — и не только вводящая читателя в заблуждение — станет через несколько лет правильно изображать суть Востока, искаженную вплоть до сегодняшнего дня историографией, и прежде всего Юго-востока — в свете его отношений с немцами.
(Тиллих Генрих. Выступление «Немецкая поэзия и история» на встрече поэтов в Веймаре в 1938 г.)
Усадьба Вульфа
(Два эпизода из крестьянской жизни)
1
В нескольких километрах вниз по течению реки, там, где Ленна делает изгиб, уходя на северо-запад, расположена так называемая усадьба Вульфа. Здесь обитает клан Вульфов — по-барски свободно, уединенно. Основатель клана создал ее, когда в округе еще действовала разбойничья банда. Многие члены семьи были сильными, мужественными людьми, в их жилах текла дикая кровь. Их было достаточно много, и они защищались ото всех, в том числе и от известных властителей Арнсберга, Марка и Кельна, границы владений которых проходили в этом районе и которые нападали друг на друга при малейшей оказии. Несмотря на все опасности, Вульфы оставались свободными и усадьба их стояла неприкосновенно на границах этих трех владык.
Река Ленна огибала земли одинокой усадьбы, высившейся на холме. Воды ее у его подножия были отгорожены плотиной. В конце ее находилась мельница. Обогнув высоту, река уходила в долину.
Чтобы усадьба не оказалась отрезанной от своих земель во время разлива реки, к плотине была пристроена дамба. Но и ее заливало ежегодно в ноябре. Это называлось «катерининский потоп».
Здание, построенное из валунов и камней, собранных на холме, было перекрыто сверху соломенной крышей и выглядело угрюмо. Предназначенный для обороны дом напоминал скорее крепость, а не жилое сооружение. Внутренний двор был небольшим. Стороны его составляли хлев для домашнего скота, амбары, мастерская и сарай. Открытый выход к реке был перегорожен стеной. Тяжелые ворота отрезали усадьбу от внешнего мира.