Смекни!
smekni.com

Татьяна Бенедиктова "Разговор по-американски" (стр. 25 из 78)

4. Ф.Т. Барнум. Гений саморекламы

Это факт, но даже если бы это было не так, недурно звучит как пуб­личное заявление.

Ф.Т. Барнум

Автобиография была не единственной книгой Финеаса Тейлора Барнума, но, безусловно, самой известной. Опубли­кованная впервые в 1855 г. под названием «Жизнь Ф.Т. Бар-

149 Речь вызывает восторг публики, призывы продолжить возлияния и возобновить кукольное представление. «Тогда кукольник опять при­нялся дергать за проволочки, в точности как правительство дергает за свои, и вечер прошел приятно и с пользой».

Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...

107

нума»150, она совокупным объемом тиражей в Соединенных Штатах позапрошлого века конкурировала только со Святым Писанием. Автор неустанно заботился о предоставлении пуб­лике все новых вариантов собственного жизнеописания — дополненных, исправленных, распространенных, сокращен­ных, совсем кратких, карманных, к тому же год от года при­ятным образом дешевевших. Книга распространялась и в розницу, и по подписке, и иными, подчас весьма изобрета­тельными, способами — ее, в частности, продавали при входе в цирк Барнума (тем, кто посещал цирк впервые, автобио­графию вручали бесплатно вместе с билетом). По воспоми­наниям очевидцев, народ расходился с представления, как с молитвенного собрания, — каждый с томиком под мышкой. Книга с успехом расходилась и в Европе — не только на ан­глийском, но и на французском, немецком, шведском, гол­ландском языках.

Первый вариант своего жизнеописания Барнум опубли­ковал в сорок пять лет, по поводу чего скептически настро­енный рецензент не преминул съязвить: «Было время, когда считалось, что надо прежде прожить жизнь, лишь потом на­чать продавать ее, что надо прежде кем-то стать или нечто совершить»151. Критик мог иметь в виду (скорее всего, и имел в виду) Франклина, который сел за воспоминания, уже став американской и европейской знаменитостью. Барнум сочи­нял книгу по Франклинову образцу — самоутвердительную и воспитательную, но при этом имел в виду воспитание не столько будущих поколений, сколько современных потреби­телей, зрителей собственных шоу. К тому же, в отличие от природного просветителя Франклина, он был природным коммерсантом: жить для него значило продавать, а прода­вать — в полную силу жить: и азарт, и сладость жизни Бар­нум находил в самом процессе торговли.

Основатель американского шоу-бизнеса и отец американ­ской рекламы был оригинальной личностью и в то же время был до странности мало озабочен собственным Я, — доволь­ный и гордый исключительно тем, что жил для публики, ради публики и за счет публики. Профессиональный продавец

150 Более поздняя версия получила название «Борения и победы». Далее при цитировании страницы указаны в тексте по изданию: Barnum P. T. Straggles and Triumphs, or Fifty Years\' Recollections. Buffalo: The Courier Co., 1875.

151 Hams N. Humbug. The Art of P.T. Barnum. Boston: Little, Brown and Co., 1973. P. 225.

108

Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»

зрелищ, он никогда не упускал случая самому побыть зрели­щем — выйти на сцену или сделать круг по арене. В автобио­графии он рассказывает, как однажды какой-то человек за­шел в кассу Американского Музея, купил билет и попросил билетера показать ему Барнума. Оглядев со всех сторон слу­чившегося хозяина Музея, посетитель покинул заведение со словами: «Вот и ладно. За такое и заплатить не жалко». К концу своей долгой жизни этот человек настолько преуспел в преобразовании себя в товар, что в ряде ситуаций вынуж­ден был доказывать, что он не только торговая марка и не только название знаменитого циркового предприятия. По­следнее обстоятельство, по-видимому, не могло его не раз­дражать, но в то же время служило источником специфиче­ского удовлетворения. Для нас в данном случае существенно то, что, фиксируя свой опыт шоумена в автобиографии, Бар-нум создавал и создал специфическую форму письма, кото­рая предполагала и специфическую манеру чтения. Манеру эту, как справедливо отмечает Дж. Уик, он нашел и вопло­тил в своей практике шоумена, а затем «демонстрировал и ра­столковывал публике до тех пор, пока она не овладела ею сама»152. Природу и характер этой манеры общения мы далее постараемся рассмотреть.

Янки из Коннектикута

Свое жизнеописание уже состоявшийся американский кумир начал, как и положено, с обстоятельств рождения и раннего детства: «Я родился в городке Бетел, штат Коннек­тикут, 5 июля 1810 года» (с. 25). Именно из штата Коннек­тикут в Новой Англии происходили, как считалось, самые шустрые из шустрых «янки». Эту стереотипную роль Барнум охотно и сознательно разыгрывал в жизни, причем был в ней исключительно органичен, — свою автобиографию он в ито­ге посвятил «Всеобщей нации янки, принадлежностью к ко­торой горжусь».

Воспоминания Барнума, как и автобиография Франкли­на, — повесть о самосозидании. Как и Франклин, он подчер­кивает, что воспитанием и образованием обязан не столько институтам, традиционно за это ответственным (семье, шко­ле, церкви), сколько личному опыту и «школе жизни». Ав-

152 Wicke J. Advertising Fictions. Literature, Advertisement, and Social Reading. N.Y.: Columbia University Press, 1988. P. 56.

Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...

109

торитет старших и опора на наследственную мудрость в этом опыте кое-что значили, но образом, явно нетрадиционным. Так, дед героя (Финеас Тейлор Барнум-старший) был миро­вым судьей, человеком, уважаемым в деревне, но, кроме того, слыл большим шутником и внуку оставил не богатство, а практический урок жизненного поведения. Урок имел харак­тер розыгрыша, который длился несколько лет. Барнум-млад-ший сызмала был уверен в том, что является собственником ценнейшего участка земли, что во владение дедовым даром он должен вступить по достижении совершеннолетия. Все годы детства его поддерживали в этом убеждении и сам дед, и отец, и все домашние, и даже соседи. Каковы же были по­трясение и разочарование десятилетнего мальчика, когда, доб­равшись наконец до заветного участка, он обнаружил перед собой бесплодную и бесполезную болотистую пустошь! На годы растянувшаяся «практическая шутка» была, безусловно, жестока по отношению к младшему члену семейства. Но именно рассказом о ней открывает Барнум свою автобиогра­фию, и в рассказе этом (как и в рассказе Франклина о «наду­вшем» его губернаторе) нет и тени горечи и обиды. В свете позднейших опытов жизни очевидно, что «шутка» заключа­ла в себе не так злой умысел, как своего рода прививку от излишнего простодушия (больших ожиданий на пустом мес­те) — эффективный, хотя и небезболезненный урок рыноч­ного поведения, в рамках которого слепая доверчивость — опасный изъян, а трезвая проницательность взгляда — цен­ная добродетель.

Обман, его разоблачение и последующая переоценка как розыгрыша (замечательного даже и с точки зрения жертвы) занимают в автобиографии стратегически важное место — освещаются как «обряд перехода», приобщения к взрослому, торговому, мужскому сообществу. В следующем «классе» жиз­ненной школы партой Барнума станет прилавок. «Торговля оказала большое влияние на мой характер и всю мою будущ­ность». Интересно, что больше и прежде всего торговля ассо­циируется для него на этом этапе с духом комизма, иронии и состязательности: «Я оглянуться не успел, как моя лавка пре­вратилась в нечто, вроде клуба: тут и трибуна для местных говорунов, и подмостки для всякого рода розыгрышей и зре­лищ. Своей всегдашней (и нельзя сказать, чтобы умеренной) склонностью к смешному я, по крайней мере отчасти, обязан опыту, нажитому в юные годы, в бытность деревенским тор­говцем. В лавке, этом любимом пристанище шутников и ос­троумцев со всей округи, царило большей частью простодуш-

по

Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»

ное и искреннее веселье. Здесь происходило немало умори­тельных сцен, в иных из которых я участвовал сам, хотя чаще предпочитал роль слушателя и зрителя» (с. 52—53).

Даже в скромном деревенском варианте торговля подра­зумевает живой обмен, который легко оборачивается жуль­нической подменой: «Скорняки подшивали к дрянному меху чуть-чуть наилучшего и продавали нам шапки якобы из бобра. Зато и мы не отставали: намешаем, бывало, разных сортов чая или спиртного и придумаем имя позавлекательнее» (с. 33). Граница между обманом и преувеличением, обманом и эф­фективным рекламным ходом в этой среде крайне неопреде­ленна, — критерием, утверждает Барнум, могла быть только местная конъюнктура, принятые правила игры. «Открыв свое дело в Бетеле в 1831 году, я громогласно расхваливал свой товар, утверждая, что продаю его \"на двадцать пять процен­тов дешевле\", чем любой из моих соседей. Я использовал в этом случае прием, настолько распространенный и привыч­ный в торговле, что никого, я уверен, не обманул всерьез преувеличенностью своих обещаний: самому ярому поборнику нравственности недолго было впасть в заблуждение, перепутав мою рекламу со своей собственной» (с. 45). Чтобы не «обма­нуться всерьез», назидает автобиограф, важно не доверять впечатлению, укреплять волю самодисциплиной, опасаться абстракций и ни о чем не судить «вообще». В случаях, когда (и если) покупатель не уступает в ловкости продавцу, их об­щение принимает весьма изощренный характер и становит­ся источником наслаждения для обоих.

Помимо торговли Барнум в молодые годы занимался организацией лотерей, книжных аукционов, а также изда­тельской деятельностью. В качестве редактора (а заодно и распространителя) газеты «Глашатай свободы» он неод­нократно страдал за свободу слова, один раз даже сидел в тюрьме (выход на свободу сопровождался митингом, отрек-ламированным в ближайшем номере газеты как «Триумф на­рода»). Но газета, увы, дохода не приносила, лотереи попа­ли под общественный запрет, а лавка обанкротилась. В течение нескольких месяцев — как бы репетируя авансом один из самых блестящих этапов будущей карьеры — Барнум путешествовал по восточным и южным штатам с маленькой цирковой труппой, которая состояла из жонглера, скрипача и чернокожего брейк-танцора, а называлась почему-то «На­учный театр». Труппа тоже вскоре распалась, но ни один из этих ранних опытов даром не пропал: именно мир «медиа», популярной политики, торговли и развлечений вооружил