В качестве самой яркой черты культуры США Й. Хейзинга выделял «национальный пуэрилизм»185, имея в виду «мальчишеский дух», склонность к взаимоподмене игрового и жизненного, иллюзорного и действительного, неготовность к сопереживанию и даже уклонение от серьезного инвестирования эмоций. Нечто подобное мы действительно наблюдали у Франклина, у Крокетта и у Барнума, отнеся за счет общей для всех трех торгово-коммуникативной стратегии. Гендерная детерминированность этого комплекса не вызывает сомнений, она обусловлена уже тем, что основными игроками на экономическом и политическом рынке США в XIX в. выступали белые мужчины среднего класса. «Женский», домашний мир мыслился изолированным от состязательно-созидательных игр, отчасти даже противопоставленным им. К этому «общему месту» апеллирует косвенным образом Эмерсон в эссе «Круги»: «Все кажется неизменным до тех пор, пока не обнаружен его таинственный смысл. Женщине кажется, что богатая усадьба — прочная, незыблемая реальность, а для коммерсанта — это лишь нечто, что можно легко соорудить из необходимых материалов и так же легко утратить»186. Непричастность к «таинственному смыслу» (т.е. творческой, преобразовательной активности) символически компенсировалась правом аутсайдеров на глубокие эмоциональные привязанности и безусловность нравственных суждений, — «домашняя», сентиментальная модель общения в этом смысле резко отличалась от «рыночной». Современница Барнума и Крокетта Л.М. Чайлд даже усматривала в этом плане сходство между американскими женщинами и бесправными чернокожими рабами: «Сравнение женщин и цветной расы не может не поражать. Те и другие живут более чувством, чем разумом; у обоих сильно развит религиозный инстинкт; обоих отличают прочные сердечные привязанности...»187 Парадокс состоял, однако, в том, что «женская»
185 Хейзинга Й. Homo Ludens. ML: Прогресс, 1992. С. 330.
186 Эмерсон Р.У. Эссе. С. 223.
is7 цитпо: Lang A.S. Slavery and Sentiment: The Strange Career of Augustine St.Clair // Women Studies. 1986. Vol. 18. P. 40.
132
Т. Бенедиктова, «Разговор по-американски»
культура (представленная, в частности, популярным романом), полагая себя альтернативой игровому «пуэрилизму» и дискурсу торга, сама представляла собой и высококонкурентоспособный рыночный товар.
Не будучи единственным в американской культуре (и, разумеется, не будучи ей единственно присущим), дискурс торга обнаруживал явную способность к экспансии, тем более впечатляющую, что альтернативные начала в культуре США были относительно слабы или маргинальны. Сложившись как стихийная практика, он тиражировал себя посредством общедоступного и авторитетного печатного слова, становясь, таким образом, одним из важнейших средств самосозидания американской нации как культурного целого.
Часть II
ПИСАТЕЛЬ И ЧИТАТЕЛЬ В «РЕСПУБЛИКЕ ПИСЕМ»
Я миру шлю мое письмо,
Хоть он не шлет вестей...
Э. Дикинсон
Становление американской литературной традиции с самого начала сопровождалось славословиями и жалобами. С последними нередко выступали писатели — Фенимор Купер, Натаниел Готорн, Генри Джеймс и др., что можно понять: отсутствие столетиями прираставшего культурного слоя, сложившихся традиций и авторитетных норм невозможно возместить на скорую руку. Дело, впрочем, было не столько в скудости истории, сколько в ощущении странней неполндг ^ценности литературы, несущественности ее роли в общекультурной жизни. «Как в Европе» не получалось. Как иначе, никто не знал. «Доказательство того, что ты поэт, — провозглашал Уолт Уитмен в предисловии к \"Листьям травы\" 1855 г., —- в том, что твоя страна обнимает тебя так же страстно, 3guc обнял ее ты»188. Но любовно-семейственное объятие, в котором Американский Бард хотел видеть «доказательство» и оправдание собственной деятельности, так и осталось досужей фантазией — реальные отношения поэта с аудиторией выстраивались в иной, по-новому проблематичной манере.
Основным предметом рассмотрения в этой главе станет проза трех бесспорно признанных американских классиков — Эдгара Аллана По (1809—1849), Германа Мелвилла (1819— 1891) и Марка Твена (1835—1910). Все трое добились широкой известности при жизни, но узнали сполна и коварство успеха. Все трое тонко чувствовали отечественного читателя-адресата и диалог с ним, и состоявшийся, и несостоявшийся, переживали как проблему и творческое испытание.
Со времен А. де Токвиля мысль о том, что литература в демократическом обществе отличается от традиционной, «аристократической», и притом не в лучшую сторону, высказывалась не раз. Дух свободного предпринимательства, распро-
188 Whitman W. Leaves of Grass. S. Bradley and H.W. Blodgett (eds.). N.Y.: Norton and Co., 1973. P. 731.
134
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
страняясь в область культуры, обернется для нее скорее потерями, чем обретениями, полагал Токвиль: новая литература «не сможет создать о себе впечатление упорядоченности, правильности», «ее слог часто будет странным, неправильным, перегруженным или вялым» и т.д.189 Об устойчивости этого убеждения (или предубеждения) свидетельствует тот факт, что его почти дословно повторяет в 1960-х годах авторитетный американский историк литературы Мартин Грин в работе «Твен и Уитмен: проблема \"американской\" литературы»190. Некоторые характеристики американской культуры, по мысли Грина, делают ее несовместимой с литературностью в «нормальном» европейском понимании. Носителем и образцом последней традиции выступал, с его точки зрения, Генри Джеймс, чье нарастающее отчуждение от «американской сцены» выглядело поэтому вполне закономерным. Твен и Уитмен, напротив, смотрелись на этой «сцене» слишком даже органично, за что и расплачивались. Оба, по мнению критика, оказались неспособны к выражению глубинно-зрелого, ответственного индивидуального опыта. Оба склонны представлять читателя в образе коллективного субъекта, толпы, — отсюда искушение опереться на риторический прием, неровность и вульгарность стиля, интеллектуальный инфантилизм, недостаток искренности в общении. Дух дешевой газетной журналистики, публичности, торговли, сетует Грин, проник в частные жизни американских литераторов, переподчинив себе интимность творческого процесса и породив «специфический тип воображения, который... оказался мало совместим с важнейшими критериями литературности»191.
«Критерии литературности» сегодняшнее литературоведение склонно представлять не универсальными, а исторически и культурно изменчивыми. Но отмеченная Грином (и трактуемая им преимущественно в негативном ключе) зависимость литературного дискурса от общекультурного и «медийного» окружения не вызывает сомнений и требует обсуждения. В исходном тезисе мы солидарны с американским критиком: рано и остро осознав себя какдовар на рынке коммуникаций, литературное,письмо в Америке тем глубже и интимнее
189 Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1994. С. 351.
190 Green M. Twain and Whitman: The Problem of «American» Literarure.// Re-Appraisals: Some Commonsense Readings in American Literature. N.Y.: Norton and Co., Inc., 1965. Написанная еще в начале 1960-х годов, эта статья в следующие сорок лет на удивление часто цитировалась, как одобрительно, так и полемически.
191 Ibid. P. 124.
_____Часть П. Писатель и читатель в «республике писем» 135
проникается «торговым» типом двусторонности. В той мере, в какой дискурс торга приобретал распространение и влияние в словесности США, становился чем-то вроде «национальной манеры», она развивала в себе характеристики, трудносовместимые с литературностью в традиционном (европейском) понимании. Культура США в целом, расположившаяся едва ли не с самого начала в мощном силовом поле рыночной экономики, естественно разделяющая ее приоритеты (изобретательность, предприимчивость, мобильность), оказывается настолько нетрадиционной по внутреннему устройству и способу функционирования, что, как предполагает современный культуролог Ф. Фишер, не может даже и называться «культурой»192.
Осознавая выгоды и невыгоды своего нового положения, американский писатель не только переживал потери, но также открывал и испытывал новые возможности выражения. Условия становления и природу американского литературного самосознания мы постараемся далее рассмотреть.
192 Fisher Ph. Still the New World. American Literature in a Culture of Creative Destruction. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1999. P. 29.
В качестве «парадигматического» американского текста Ф. Фишер рассматривает эссе Эмерсона .«Круги», в котором, с его точки зрения, выражена «глубинная философия капиталистического предпринимательства и тем самым философия американской культуры в целом» (с. 16). Логика «Кругов» — это логика «творческого разрушения» — инструментального и состязательного использования воображения для переописания мира и тем самым его обновления с безжалостным всякий раз отбрасыванием старого. В эссе Эмерсона эта метафора экспериментально применяется буквально ко всем сферам жизни, но самый ход эксперимента выявляет ее неуниверсальность. Вышеозначенная логика самоочевидно применима к экономике и производству, поскольку они движимы мотором рынка («Подумайте... какая участь постигла фортификационные сооружения из-за пороха, дороги и каналы из-за побежавших по рельсам поездов; и о том, как паровой котел пришел на смену парусам, а электричество вытеснило пар»). Но в отношении культуры и искусства та же логика уже существенно более проблематична (ср.: «Творения греческих скульпторов растаяли, будто созданные изо льда... ибо сотворивший их гений ныне творит по-иному. И хотя несколько дольше длится век греческой литературы, вот уже и она, послушная тому же приговору, неотвратимо скользит в пропасть, куда рождение новой мысли сталкивает все, что отжило свой срок»). Наконец, та же самая логика выглядит уже откровенно сомнительной в применении к морали («Справедливость оборачивается несправедливостью, красота уродством, мудрость глупостью — стоит лишь человеку посмотреть на них с более высокой точки. Один полагает, что справедливость заключена в уплате долга... Но ведь у второго человека свой взгляд на вещи...») {Эмерсон Р.У. Цит. соч. С. 222, 230).