Приложение. Разговоры о разговорах
313
зательств, тем самым найдя адекватное решение нравственно-психологической задачи430.
Свое кредо романиста Хоуэллс демонстративно противопоставляет сентиментальной традиции, делающей ставку на эмпа-тию и самозабвенную преданность абстрактному идеалу. Дважды в романе (в разговоре Пен с Томом и Лэфема с Сьюэллом) прямо формулируется вопрос: подлежат ли сердечные дела прагматическому «учету»? Ответ в обоих случаях предполагается утвердительный, в чем явственно сказывается авторская позиция. Хорошая литература, по Хоуэллсу, не та, что располагает к сладостному «опьянению» сопереживанием, а та, что создает повод и почву для всестороннего обсуждения жизненных ситуаций, обеспечивая их рационализацию, критическое освоение. Такова в итоге формула хоуэллсовского реализма.
Прагматический дискурс, последовательно моделируемый в романе, предполагает наличие дробных контекстов восприятия и конкурирующих описаний-интерпретаций любой ситуации; в затруднительных случаях контакт обеспечивается деиндивидуализированным расчетом, позволяющим сторонам отвлечься от слепящих «предрассудков» («ложных идеалов») и обеспечить то, что, с точки зрения Хоуэллса и максимально близкого ему в романе резонера пастора Сьюэлла, всего важнее: «экономию боли» («the economy of pain») — максимально плодотворное практическое взаимодействие индивидов на основе учета их жизненных интересов.
Когда во второй половине — конце XIX в. американский прагматизм оформился в качестве самостоятельного направления мысли, он был воспринят в США как нечто новое и старое одновременно. Прагматистский стиль мышления ассоциировался — в частности, У. Джеймсом — с привычкой всегда искать альтернативу, не принимать обычное как бесспорное, вновь и вновь приводить в движение условности, воображать небывалые состояния ума. В мире, как его описывали прагматисты, — текучем, пестром, лишенном стабильного центра и абсолютов-опор, — на что было возлагать надежду? На эффективный взаимообмен и искусство посредничества. В фокус внимания естественно попадала область взаимодействия, взаимовлияния, взаимоизменения, легко поддающаяся описанию в терминах коммерции (начиная с того
430 Позиция вполне в духе рекомендаций А. Смита: «...для сравнения противоположных интересов нам необходимо переменить наше положение: мы должны посмотреть на них не с того места, которое мы сами занимаем, и не с точки зрения человека, находящегося в противоположных условиях, но должны занять положение третьего, постороннего и беспристрастного наблюдателя» (Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. С. 141).
314
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
же У. Джеймса, философы этого направления охотно, и даже подчас вызывающе, использовали бухгалтерский, рыночный язык при описании феноменов интеллектуальной жизни). В промежуточном пространстве обмена моя «истина», которая, в сущности, столько же моя, сколько другого человека, проходит испытание чужим восприятием, оценку на эффективность (по Джеймсу, на «наличную стоимость») и может ощутимо меняться, продвигаясь в направлении рабочего соглашения или трансакции-сделки, отвечающей практическим и познавательным потребностям сторон.
Относительно ценности общения, и в частности разговора, мнения прагматистов не всегда совпадали. Если У. Джеймс считал назначение разговора скорее служебным, подготовительным к главной жизненной заботе — решению практических задач, то современный (нео)прагматизм видит в общении особого рода деятельность и «окончательный контекст, в рамках которого должно быть понято познание»431. Идеальный разговор, по мысли Р. Рорти, осуществляется в вежливо «сократической» манере: по ходу его разобщенные манеры мысли вступают в контакт, разногласия преодолеваются, непримиримые авторитеты приглашаются к компромиссу. Участники разговора не объединены «общей целью и еще меньше общим основанием»432, — по этой именно причине в нем важную роль играет ирония (как средство скорее внутренней рефлексии, чем достижения комического эффекта). Смысл и цель общения — не в обретении истины и не в достижении окончательного согласия, но в получении удовлетворения от частных, всегда промежуточных моментов понимания, в самом процессе коммуникативного обмена. Именно разговор-негоция как вид дискурсивной практики определяет, по Рорти, своеобразие американской культуры.
ИТОГ КАК ПЕРСПЕКТИВА
Культурный анализ по своей природе незавершаем... чем он глубже идет, тем более удаляется от завершенности.
К. Гирц
Предсказуемым образом обе культуры, русская и американская, осмысливают ситуацию диалога в свете своих предубеждений (слово используется здесь не в уничижительном
431 Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск: Изд-во Новосибирского университета, 1997. С. 288.
432 Там же. С. 235.
Приложение. Разговоры о разговорах
315
смысле). Понимание Другого «по-американски» опосредовано практическим (далеким, впрочем, от одномерности) резоном, «по-русски» охотнее переживается как непосредственное вчувствование. «Другость» преодолевается в первом случае на поле «общего смысла», во втором — общечеловеческого нравственного закона (репрезентирующего в какой-то мере доиндивидуалистическую родовую спаянность).
«Особость» русского риторического идеала чаще всего утверждается как преданность до-модерной традиции, если «модерность» отождествлять с либерально-рыночным социумом, Gesellschaft западного образца. В XIX в. ее с нажимом утверждали славянофилы, противопоставляя западное понятие об индивидуальной, отдельной личности русскому приоритету органической цельности и соборности. Соответственно, «переговоры», столько же объединяющие, сколько разъединяющие взаимонастороженных партнеров-суверенов противополагались коммуникации, основанной на внутреннем созвучии, единстве ритма, «поэтического резонанса». На уровне философского обобщения эту мысль разовьют впоследствии Н. Федоров, Вл. Соловьев, Н. Лосский, С. Булгаков, И. Ильин, С. Трубецкой, П. Флоренский и другие. К проявлениям формальности, функциональности, технологичности (читай, «не-братскости») при этом выражается отношение подозрительное или враждебное. Членами языкового сообщества речь ощущается как «звучащая и говорящая плоть» (выражение О. Мандельштама)433, притом именно общая. Отсюда — устойчивый акцент на идеально-эротическом аспекте «настоящего разговора», воображаемого как «пиршественное узнание»434.
433 О природе слова // Мандельштам О. Собр. соч. Международное литературное содружество, 1967—1971. Т. 2. С. 249.
В связи с этим можно привести косвенно-сопоставительное суждение современного американского культуролога X. Бхабхы по поводу различия в устройстве сценического диалога («разговора») у Т. Уильямса и Ю. О\'Нила, с одной стороны, и Чехова, с другой: «Когда я слушаю Чехова, я сразу вспоминаю каникулы, летние дни у бабушки с дедушкой, среди их двоюродных и родных братьев и сестер и моих братьев и сестер, среди холмов к югу от Бомбея... Мне это очень знакомо. Этот тип разговора — он внушает мне ностальгию по нашим тогдашним бесконечным беседам. Когда я слушаю Уильямса или О\'Нила — я здесь обобщаю — мне кажется, что это и не разговоры вовсе. Есть что-то пронзительное в неслышании, нежелании услышать, которые воплощены в этих пьесах» {Bhabha H., Gilman S.L. Just Talking: Tete-a-tete // Talk, Talk, Talk. The Cultural Life of Everyday Conversation. S.I. Salamensky (ed.). N.Y.; London: Routledge, 2001. P. 11-12.
434 Флоренский П.А. Диалектика // У водоразделов мысли. М., 1990. Т. 2. С. 143.
316
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
Родственно-разговорное сообщество в его «соборном» определении может расширяться бесконечно, не утрачивая интимности, в идеале оно воображаемо равновеликим нации. Присоединение к нему осуществляется через разрушение гордыни, чувства самодостаточности: человек мыслит и высказывается уже не из своего личного, отдельного, а из общего, общинного тела — это лишает речь индивидуальной ответственности, а порой и конкретной функциональности, зато бесконечно умножает (по крайней мере, в представлении общающихся) ее силу, делает слово как бы магическим Глаголом, способным непосредственно преобразовывать жизнь. Сохраняющаяся привлекательность и действенность этого этностереотипа, социальный потенциал которого так же часто служит во благо, как и эксплуатируется во зло, заслуживает, конечно, специального разбора и исследования.
В американской традиции идея братства и соответствующий тип коммуникации также, естественно, присутствуют, но на макросоциальном уровне их роль не слишком существенна. Сравнительно чаще «братская» связь, в силу ее иррациональности и неконтролируемости, осознается как источник опасности. В той мере, в какой диалог подразумевает открытость Другому, а открытость — добровольную уязвимость, американская культура не склонна его культивировать и скорее делает выбор в пользу недоверчивого нарциссизма, грешащего по определению манипулятивным отношением к партнеру. Преимущественная сосредоточенность на себе, строго «мерное» выделение внимания собеседнику и конкуренция за долю внимания описываются Ч. Дербером как характерные свойства американского повседневного общения435, протекающего всегда «при» рынке или в его «поле». Вообще свидетельства американских аналитиков на этот счет многочисленны и нередко формулируются в виде самокритических жалоб. «Дефектность», о которой при этом идет речь, может, впрочем, с таким же успехом быть описана и как достоинство, — с ним сопряжены такие ощутимые преимущества «американского» типа общения, как динамизм и высокая «переводимость» (модульность), эффективность в выработке компромисса, гарантии индивидуального самовыражения в гибко заданных рамках. Именно этот тип «разговора» мы и постарались продемонстрировать в ряде индивидуальных вариантов и воплощений на материале классической американской словесности.