Мартынушку все кидал... две тачки...
- Ишь, все-то упомнил. А плачешь-то чего? ра-до-ваться об таких усопших
надоть, а ты... Бессмертный... Господи, Святый-Боже, Святый-Крепкий,
Святый-Бессмертный... Все души бессмертныи, не отмирают...
- А телеса... воскреснут?.. и ...жизни будущего века, да?..
- Обязательно, воскреснут! Никак меня?.. Ужо поосвобожусь - приду.
Пришла Анна Ивановна: Егор Василич зовут.
- С тобой посижу, милюньчик. Бульонцу тебе и миндального молочка с
сухариком, доктор кушать велит.
Я рад, что Анна Ивановна со мной. Она с ложечки меня кормит будто
Катюшу нашу.
- Упал у гробика вчерась, всех напугал. Даже крестный твой
затревожился, сам ягодки твои с полу пособрал. Все даже подивились. Никого
не жалел... а вот, пожалел. На-ка, съешь одну ягодку. Да-а... не я-годки...
финички. Кре-стный подарил... Все говорят, гостинчика тебе привез, сам.
Финички сладкие, как сахар, слаже. Я даю Анне Ивановне и всем... А
никто не хочет, все говорят; "это в утешеньице тебе, сам кушай".
Даже голова не кружится, только вот ножки слабы.
Только-только светает - просыпаюсь. Анна Ивановна дает сладкого
лекарства, как молочко миндальное. Говорит - жарок маленький, доктор никак
не дозволяет на похороны, - дождь проливной, холодный. Слышу, как воет в
печке, стегает дождем в окна...
Дремлю - и слышу... -
"Святы-ый... Бо-о-о-же-е-е-э...
"Свя-а-ты-ый... Кре-э-э...пкий...
"Свя-а-а-ты-ый... Бес-сме-э-э-а-ртный...
Выносят Животворящий Крест?.. Животворящий Крест, в чудесных цветах,
живых... Молюсь про себя и плачу... тихо плачу... не зная, что это вынос...
что это выносят гроб.
- Ро-дненький ты мой, голубо-чек... дай я тебя одену... - слышу
покоющий, болезный голос, - оде-ну я тебя, поглядишь хоть через око-шечки, -
в за-льце тебя снесу...
Анна Ивановна!.. Я хочу поцеловать ей руку, но она не дает поцеловать:
"у мамашеньки только, у батюшки..." Я не знаю, на что погляжу через
окошечки. Она меня одевает, закутывает в одеяльчико и несет. Я слаб, ноги
меня не держат. Зала наша... - она совсем другая! будто обед парадный, гости
сейчас приедут. Длинные-длинные столы... с красивыми новыми тарелками, с
закусками, стаканами, графинами, стаканчиками и рюмками, всех цветов... -
так и блестит все новым. Фирсанов, в парадном сюртуке, официанты, во фраках,
устраивают "горку" для закусок... - ну, будто все это - как в прошлом году
на именинах. И пахнет именинами, чем-то таким приятным. сладким... цветами
пахнет?.. кажется мне, - цветами. А нет цветов. Но я так тонко слышу...
гиацинты!.. как на Пасхе!..
Анна Ивановна говорит жалостно, как у постельки:
- Как хорошо случилось-то!.. папашенька на другой День Ангела отошел, а
нонче мамашенька именинница, пироги приносят для поздравления... а мы
папашеньку хороним. А погляди-ка на улицу, сколько можжевельвичку насыпано,
камушков не видать, мягко, тихо... А-а, вон ка-ак... не отмирает,
бессме-ртный... во-он что-о. Все-то ты знаешь, умница моя... и душенька
бессмертная! Верно, брссмертная. А, слышь?.. никак уж благовестят?..
Зимние рамы еще не вставили, - или их выставили в зале? Слышен унылый
благовест - бо-ом... бо-о-омм... будто это Чистый Понедельник, будто к
вечерням это: "помни... по-мни-и..."
- А это, значит, отпевание кончилось, это из церкви вынесли... - шепчет
Анна Ивановна. - Крестись, милюньчик... сла-денький ты мой, у-мница...
крестись-помолись за упокой души папеньки... - и сама крестится.
И я крещусь, молюсь за упокой души...
- Ручоночки-то зазябли как, посинели... и губеночка-то дрожит...
мальчо-ночек ты мой неутешный... у, сладенький!..
Анна Ивановна нежно меня целует, и так хорошо от этого.
- Сейчас, милый, и к дому поднесут, литию петь, проститься. Ты и
простишься, через окошечко. А потом в Донской монастырь, на кладбище...
Сильный дождь, струйки текут по стеклам, так и хлещет-стегает ветром.
Холодно от окошка даже.. Что-то, вдруг, сзади - хлоп!.. как испугало!..
Я оглядываюсь - и вижу: это официант откупоривает бутылки, "ланинскую".
Под иконой "Всех Праздников" - низенький столик, под белоснежной скатертью,
на нем большие сияющие подносы, уставленные хрустальными стаканчиками. Сам
Фирсанов разливает фруктовую "ланинскую". Разноцветные все теперь
стаканчики, - золотистые, оранжевые, малиновые, темного вина... - все в
жемчужных пузырьчиках... Слышно, как шепчутся, от газа. Это что же? Почему
теперь такое?.. будто под Новый Год.
- А это, сударь, тризна называется... - говорит Фирсанов. - Это для
красоты так, загодя... повеселей поминающим, а потом и еще наполним, в нос
будет ударять-с!.. а это для красоты глазам, зараньше. Три-зна. За упокой
души новопредставленного будут испивать тризну, поминать впоследок-с. Спокон
веку положено, чтобы тризна. Батюшка благословит-освятит, после
помяновенного обеда, после блинков, как "вечную память" о. протодьякон
возгласит.
- Гляди, гляди... подносят... - шепчет Анна Ивановна, - смотри,
голубок, крестись... на-ро-ду-то, народу!...
Я смотрю, крещусь. Улица черна народом. Серебряный гроб, с крестом
белого глазета, зеленый венок, "лавровый", в листьях, обернутый белой
лентой... Там - он - отец мой... Я знаю: это последнее прощанье, прощенье с
родимым домом, со всем, что было... Гроб держат на холстинных полотенцах,
низко, совсем к земле, - Горкин, Василь-Василич, дядя Егор, крестный,
Сергей, Антон Кудрявый... - без картузов, с мокрыми головами от дождя. Много
серебряных священников. Поют невидные певчие. Льет дождь, ветер ерошит
листья на венке, мотает ленты. Поют - через стекла слышно
Ве-э-эчна-а-я-а па-а-а...
......... а-а-ать - ве-чная-а...
- Крестись, простись с папашенькой... - шепчет Анна Ивановна.
Я крещусь, шепчу... Гроб поднимают, вдвигают под высокий балдахин, с
перьями наверху. Кони, в черных покровах, едва ступают, черный народ
теснится, совсем можжевельника не видно, ни камушка, - черное, черное
одно... и уж ничего не видно от проливного дождя....
Слышу -
...Свя-ты-ый. Без-сме-э-эртный.
По-ми---и--уй...
На-----а---ас...
Март, 1934 Февраль 1944
Париж.