8 В большинстве переводов слово «psuche» переводится как «душа» («soul»), — перевод вполне приемлемый, если вкладывать в это слово тот первоначальный смысл, который заложен в нем в «Беовульфе», однако способный ввести в заблуждение тех, кто будет склонен придавать ему современное религиозное значение.
9«Псюхе есть форма живого тела. Придать телу форму — значит определить, какого рода вещью является данное тело. Быть живым телом — значит обладать способностью к активности; таким образом, псюхе является той способностью к активности, обладание которой определяет род рассматриваемого тела» (Everson, 1997).
32
совместное действие организма и объекта. На рис. 2.1 схематически представлено различие между более поздним пониманием псюхе как причинного агента (как правило, сверхъестественного) и значением этого слова в понимании Аристотеля.
В первом случае объект является причиной, побуждающей псюхе производить ощущение, мотив, или ментальный акт, вызывающий, в свою очередь, реакцию организма. Аристотель же рассматривает псюхе как взаимодействие, что отражено двойной стрелкой. Это не вещь и не агент; псюхе не обладает самостоятельным существованием, а потому не может являться причиной чего-либо. Душа в понимании Аристотеля существует лишь как отношение. Действие же разворачивается исключительно между реагирующим организмом и объектом.
Например, процесс ощущения требует, с одной стороны, наличия у организма способности к ощущению, с другой — объекта, который может стать предметом ощущения, ощущаемым объектом (De Anima, 418-25; De Sensu, 436-40). Орган чувств должен изменяться таким образом, чтобы приспособиться к форме ощущаемого объекта (Everson, 1997). Ощущение также требует наличия контактной среды, каковой является свет или звук. Что касается зрительного ощущения, то лишь в том случае, когда (а) свет обеспечил прозрачность среды — воздуха или воды, когда (б) присутствует потенциально ощутимый объект и когда (в) присутствует организм, обладающий способностью ощущать данный объект, совместное действие ощутимого объекта и ощущающего организма составляет акт ощущения (Smith, 1971, 1983). Объект и организм хоть и взаимозависимы, но не сливаются друг с другом, обладая самостоятельным существованием. «Действие воспринимаемого чувством объекта и действие воспринимающего [этот объект] чувства тождественны, но различие между их бытием сохраняется» (De Anima, 425b, 26-27), так же как звук издает и ударяемое, и ударяющее, но различным образом (De Anima, 420a, 19-20). Таким образом, ощущение представляет собой совместную актуализацию двух потенциалов и локализовано не в органе и не в объекте, но в их отношении. Оно также не является превращением света в репрезентацию объекта, как полагает ряд ведущих современных ученых, занимающихся теорией восприятия. Аристотель считает лучи света одним из необходимых условий зрения, однако мы не видим сами световые лучи. Зрение же представляет собой взаимодействие способного видеть организма и доступного восприятию объекта, находящегося в воздушной среде и достаточно освещенного. Когда Аристотель переходит от анализа сенсорных качеств к рассмотрению более сложных актов распознавания и обозначения объектов, как в высказывании «это сын Диара» (De Anima, 418a, 20-24), он
признает, что этот акт требует участия уже не отдельного органа чувств, а всего организма.
В акте воображения (De Anima, 428-434) организм реагирует на отсутствующий объект благодаря наличию другого объекта. Даже такие существа, как муравьи, пчелы и личинки, наделены ощущением. Однако Аристотель утверждает, что они не способны к воображению. Кроме того, он считает, что ощущения, как правило, достоверны (в отличие от Платона), тогда как воображение в основном обманчиво. Тем не менее функции воображения тесно связаны с ощущениями и реализуются в тех же органах, когда ранее ощущаемый объект уже не доступен для организма. Совместное действие воображения и ощущения позволяет нам определять такие характеристики вещей, как единство, движение или покой, величина, пространственная форма (figure), количество и другие, не ощущаемые непосредственно (indirect) качества вещей, как это происходит, когда мы, скажем, опознаем в белом объекте «сына Ди-ара». Образ является репрезентацией отсутствующего объекта как остаточного движения. Мышление, рассуждение и счет возможны благодаря отвлечению detachment) от исходного объекта (Kantor, 1963; Randall, 1960).
Как и ощущение, мышление не локализовано в организме. Оно требует предшествующего ощущения, но затем становится независимым от него, и это относительное отвлечение от объекта позволяет осуществлять сложный акт мышления. Как суждение, так и воображение принимают участие в мышлении и являются потенциальными источниками ошибок, тогда как ощущения, поскольку они предполагают контакт с объектом, за редким исключением достоверны. Мышление предполагает сравнение и умозаключение, что позволяет нам постигать универсалии, то есть не отдельные вещи, а общности (generalities), как, скажем, прямота или единство. Со стороны объекта те «вещи», о которых размышляют, обладают лишь формой, но не материей; а значит, то, о чем размышляют, и сама мысль — тождественны. Средоточием мыслей является ну с, высшая функция псюхе10, однако сам нус не имеет локализации. Он обладает существованием лишь как мыслительный акт сам по себе, являющийся совместным продуктом формы вещи, о которой размышляют, и мыслящего организма (De Anima, 429b, 33) «В любом случае активно мыслящий нус есть то, что он мыслит» (De Anima, 431b, ft.) В частности, силлогизм или математическая формула существуют лишь как акт «нуси-рования» (nousing).
Аристотель также рассматривает запоминание и вспоминание (remembering and recollecting), рассуждение, аппетит или мотивацию, грезы и сновидения (dreaming), знание, аффекты, интеллектуальную дея-
10Нус обычно переводят как «ум» («mind»), хотя такой перевод определенно вводит в заблуждение. Правильнее оставить этот термин без перевода и следить за тем, как его использует Аристотель. См. также его использование Гомером ранее в данной главе.
33
тельность и, кроме того, ряд тем, которые мы скорее отнесли бы к биологии (физиологии), а не к психологии, такие как сон и бодрствование, молодость и старость, жизнь и смерть, дыхание (respiraton), краткость или продолжительность жизни, питание и перемещение в пространстве (locomotion), — как относящиеся к сфере действия псюхе. Все эти темы объединяет его биопсихологическая ориентация. Результатом этой ориентации явился и вывод Аристотеля о том, что не все виды активности могут быть поняты как функции биологических структур, но предполагают другой уровень организации, включающий отношения организма и объекта. Таким образом, уже в IV в. до н. э. Аристотель приходит к точке зрения, альтернативной сведению психологических явлений к таким биологическим структурам, как органы чувств или мозг. Несмотря на свой биопсихологический подход, он явился первым мыслителем, разработавшим систематическое психологическое учение, которое не являлось органоцентрическим и не содержало психофизического дуализма в любой из его форм.
Переводчик и комментатор Аристотеля Ричард Сорабьи (Sorabji) придерживается несколько мента-листской интерпретации учения Аристотеля о памяти, сближая его с представителями английского эмпиризма, хотя и признает, что «у Аристотеля не было слова или какого-либо понятия, соответствующего нашему пониманию "ментального" (Sorabji, 1972). Дебора Модрак (Modrak, 1987) сначала приписывает Аристотелю дуалистические взгляды на душу и тело, а затем пытается продемонстрировать, как мастерски он обращается с теми понятиями, которые она сама же ему приписывает. Для Аристотеля психологическое событие не локализовано в душе или каком-либо другом органе, но находится на ином уровне организации, чем уровень функционирования отдельных органов, — на уровне взаимодействия организма и объекта. Взгляды, предполагающие взаимозависимость организма и объекта, не только не содержат сведения психологических событий к биологии, но и избавляют психологию от дуализма внешнего и внутреннего, свойственного ментализму. Психология Аристотеля «знаменует собой более глубокое понимание, требующееся от позднейших представителей этой науки, чем свойственное многим из современных психологов» (Everson, 1997).
Выводы. Проведенный нами краткий обзор пока что не выявил никаких свидетельств существования психофизического дуализма у охотников-собирателей и индоевропейцев, а также у мыслителей классической Греции, Японии и Китая. Вместо этого он показал, что органоцентрический взгляд на психологию являлся преобладающим лишь до тех пор, пока его не отверг Сократ, и что этого взгляда уже не придерживается Платон, а Аристотель, разработав первую натуралистическую и систематическую психологию, предложил ему конкретную альтернативу. Эта историческая тенденция свидетельствует о том, что психофизический дуализм, вопреки мнению ряда
современных психологов (см. с. 27), является отнюдь не вечным и не единственно возможным способом психологического мышления. Альтернатива как ор-ганоцентрической, так и дуалистической психологии была предложена уже в IV в. до н. э. В следующем разделе мы познакомимся с историческими учениями, которые проливают свет на другие вопросы, а именно где, когда и при каких исторических условиях возникает психофизический дуализм.
Эллинистическая Греция и психофизический дуализм
Философия совладания. Эллинистический период греческой истории сменяет классический период, начавшийся в 323 г. до н. э. и продолжавшийся до эпохи Римского господства, наступившей в 30 г. до н. э. Первые полтора столетия этой эпохи (323-146) были отмечены властью диктаторов, образованием воинственных империй, научными и техническими достижениями и развитием философских направлений, не столько ориентированных на познание мира (как это имело место в школах Платона и Аристотеля), сколько стремившихся справиться с растущим чувством непрочности существования.