Смекни!
smekni.com

Хрестоматия по истории психологии Гальперин П.Я. (стр. 91 из 97)

Метод объяснительной психологии возник из неправомерно­го распространения естественнонаучных понятий на область душевной жизни и истории. Познание природы стало наукой, когда в области процессов движения оно установило уравнения между причинами и действиями. Эта связь природы по причин­ным уравнениям была навязана нашему живому мышлению че­рез посредство объективного порядка природы, репрезентируе­мого so внешних восприятиях. Правила Гераклита в измене­ниях, численные соотношения пифагорейцев в звуках и путях созвездий, сохранение массы и единородность мироздания у Анаксагора, сведение Демокритом непостижимых качественных изменений в мире на .количественные отношения, его счет дви­жениям атомов при допущении продолжения всякого начатого' движения — эти первые шаги общего учения о природе показы­вают нам, как идет ощупью человеческий ум, влекомый вперед постоянством и единообразием в природе. Аксиомы, относимые' Кантом ж нашему априорному достоянию, подмечаются в при­роде, когда мы исходим из живых связей в нас. В возникающей таким путем рациональной связи явлений именно закон, по­стоянство, единообразие, нахождение в уравнениях причинности и представляют собой выражение объективных отношений во внешней природе. Наоборот, живую связь души мы приобретаем не путем постепенного испытания. Связь эта есть жизнь, .кото­рая налицо до всякого познания. Жизненность, историчность,. 338

-свобода, развитие являются признаками ее. Если мы станем анализировать эту душевную связь, мы нигде не наткнемся на что-либо вещественное или субстанциальное, мы нигде не мо­жем составлять из элементов, здесь нет изолированных элемен­тов, они везде неразрывно связаны с функциями. Функции же, как правило, у нас не доходят до сознания. Различия, степени, •разделения просто присутствуют, хотя у нас нет сознания про­цессов, путем которых они были установлены. Это-то и усилило трудность гносеологической проблемы априорности. Мы не мо­жем двигаться вперед в причинных уравнениях, обоснованных опытным путем; 'понятие о причине, которое внутреннее воспри­ятие действительно находит, не возвращается просто -в произве­денном действии.

Глава шестая

Возможность и условия разрешения задачи описательной

психологии

Разрешение этой задачи цредполагает прежде всего, что мы мо-.жем воспринимать внутренние состояния.

Фактические доказательства этому заключаются в знании о душевных состояниях, которыми мы несомненно обладаем. Вся­кий знает, что такое чувство удовольствия, волевой импульс или мыслительный акт. Никто не подвержен опасности смешать их между собой. Раз такое знание существует, оно должно быть и возможным. В известных границах возможность постижения внутренних состояний существует. Правда, и в пределах их по­стижения это затрудняется внутренним непостоянством всего психического. Последнее — всегда процесс. Дальнейшее затруд­нение заключается в том, что восприятие это относится всегда к одному-единственному индивиду. Кроме того, мы не в состоя­нии измерить ни власти, которой обладает в нашей душе какое-либо представление, ни силы волевого импульса или интенсив­ности ощущения удовольствия <.. .>, чтобы восполнить указан­ные недостатки, на помощь является другое вспомогательное средство.

Внутреннее восприятие мы восполняем постижением других. Мы постигаем, то, что внутри их. Происходит это путем духов­ного процесса, соответствующего заключению по аналогии. <.. .> За большое внутреннее сродство всей человеческой душевной жизни говорит то, что для исследователя, привыкшего огляды­ваться вокруг себя и знающего свет, понимание чужой челове­ческой душевной жизни в общем вполне возможно. Зато при познании душевной жизни животных пределы этого познания весьма неприятным образом обнаруживают свое значение. На­ше понимание позвоночных, обладающих в основных чертах той же структурой, что и мы, естественно, является относитель­но лучшим, какое мы имеем о жизни животных <.. .>, но если

12* 339

наряду с позвоночными членистоногие оказываются важнейшим, обширнейшим и в умственном отношении наиболее высоко стоя­щим разрядом животных, в особенности же перепончатокрылые» к которым принадлежат отелы и муравьи, то одна уже до край­ности разнящаяся от нашей их организация чрезвычайно за­трудняет толкование физических проявлений их жизни, кото­рым, несомненно, соответствует и в высшей степени чуждая нам внутренняя жизнь Тут у нас отсутствуют все средства для цро-никновепия в обширную душевную область. <.. .> Поразитель­ные душевные проявления пчел и муравьев мы подводим под смутнейшее из понятий, под понятие инстинкта. Мы не можем составить себе никакого понятия о пространственных представ­лениях паука. Наконец, у нас не существует никаких вспомога­тельных средств для определения того, где кончается душевная жизнь и где начинается организованная материя, лишенная ее. <.. .>

<.. .> Психология (.. .> соединяет восприятие и самонаблю­дение, постижение других людей, сравнительный метод, экспери­мент, изучение аномальных явлений. Она пытается сквозь мно­гие входы проникнуть в душевную жизнь.

Весьма важным дополнением к этим методам <. . .> является пользование цредметными продуктами психической жизни. В языке, мифах, в литературе и в искусстве, во всех историче­ских действованиях вообще мы видим перед собой как бы объ­ективированную психическую жизнь. <. . .>

Глава седьмая Структура душевной жизни

Я находит себя в смене состояний, единство которых познается через сознание тождества личности; вместе с тем оно находит себя обусловленным внешним миром и в свою очередь воздей­ствующим на него; этот внешний мир, как ему известно, охваты­вается его сознанием и определяется актами его чувственного восприятия.

<. . .> Из того же, что жизненная единица обусловлена сре­дой, в которой она живет и со своей стороны на нее влияет, воз­никает расчленение ее внутренних состояний. Расчленение это я обозначаю названием структуры душевной жизни. Благодаря то'му, что описательная психология постигает эту структуру, ей открываемся связь, объединяющая психические ряды в одно це­лое. Это целое есть жизнь.

Всякое психическое состояние во мне возникло к данному времени и в данное время вновь исчезнет. У него есть опреде­ленное течение: начало, середина и конец. Оно — процесс. <.. .>

Процессы эти следуют один за другим во времени, нередко, однако ,я могу подметить и внутреннюю связь между ними. <., .> Я нахожу, что одни из них вызываются другими. Так, на-

040

пример, чувство отвращения вызывает склонно'сть и стремление удалить внушающий отвращение предмет из моего сознания. Так предпосылки ведут к заключению. В обоих случаях я заме­чаю это влияние. Процессы эти следуют один за другим, но не как повозки одна позади и отдельно от другой, не как ряды солдат движутся в полку, с промежутками между ними: тогда мое сознание было бы прерывным, ибо сознание без процесса, в котором оно состоит, есть нелепость. Наоборот, в моей бодр-ственной жизни я нахожу непрерывность. Процессы в ней так сплетены один с другим и один за другим, что в моем сознании постоянно что-либо присутствует. Для бодро шагающего путни­ка все предметы, только что находившиеся впереди него или рядом с ним, исчезают позади него, а на смену им появляются другие, между тем как непрерывность пейзажа не нарушается.

Я предлагаю обозначить, что в какой-либо данный момент входит в круг моего сознания как состояние сознания.

Я произвожу как бы поперечное сечение с тем, чтобы по­знать наслоения, составляющие полноту такого жизненного мо­мента. Сравнивая между собой эти временные состояния созна­ния, я прихожу к заключению, что .почти в'сякое из них <.. .> включает в себя одновременно представление, чувство и волевое состояние.

Во всяком состоянии сознания заключаются прежде всего — как его составная часть — представления. Понимание истинно­сти этого предложения требует, чтобы под такой составной ча­стью разумелись не только цельные образы, выступающие в вос­приятии или от него остающиеся, но также и всякое относящее­ся к представлению содержание, являющееся частью общего ду­шевного состояния. <. . .>

Понимание наличности чувственного возбуждения во всяком сознательном жизненном состоянии также зависит от того, бе­рем ли мы эту сторону душевной жизни во всей ее широте. Сю­да в такой же мере, как удовольствие и неудовольствие, отно­сится также одобрение и неодобрение, нравится ли что-либо или не нравится и вся игра тонких оттенков чувств. Во всяком по­буждении неотразимо действуют 'смутные чувства. Внимание направляется интересом, а последний представляет собой учас­тие чувства, вытекающее из положения, в котором находится наше Я, и из отношений его к предмету.

Мы обратимся, наконец, к рассмотрению вопроса о наличии волевой деятельности в психических процессах. <.. .> В'сякое чувство имеет тенденцию перейти в вожделение или отвраще­ние. Всякое состояние восприятия, находящееся в центре моей душевной жизни, сопровождается деятельностго внимания. <.. .> Всякий мыслительный процесс во мне ведется намерением и на­правлением внимания. Но и в ассоциациях, протекающих во мне как бы помимо воли, интерес определяет собой направле­ние, в котором совершаются соединения. Не указывает ли это на то, что основу их составляет волевой элемент?