Хотя француз по своей природе индивидуалист, не слишком
склонный подчиняться коллективной дисциплине, он тем не менее не
может обойтись без общения с другими людьми и без приятельской
беседы. Он должен высказывать свои мысли, сопоставлять их с мыс-
лями соседа, причем критики он не боится, даже нарывается на нее,
причем не столько для того, чтобы "прояснить проблему", сколько
для установления в беседе простых человеческих отношений.
Так что мизантроп, анахорет, отшельник — человеческие типы, не
слишком распространенные в нашей стране. Альцест всего лишь бли-
стательное исключение в своем столетии, и когда Жан-Жак Руссо
объявил общество источником всех наших бед, он навлек на себя все-
общее негодование. Зато какое чувство светскости у наших класси-
ческих писателей, многие из которых, скажем, Ларошфуко, кардинал
де Рец, мадам де Севинье, мадам де Лафайет — смогли удостоиться
имени светских. Естественная тяга к общению заставляла наших по-
этов объединяться в группы наподобие "Плеяд", "Сенакля", "Эколь".
Огромное значение для истории нашего общества и истории литера-
туры имеют прославленные "салоны". Впрочем, как остроумно заме-
тила в начале XIXвека мадам де Сталь, французы читают книги и хо-
дят в театры вовсе не из желания что-то узнать или просто из любо-
пытства, а затем, чтобы иметь возможность поспорить о прочитанной
книге или увиденной пьесе...
Впрочем, не следует думать, будто вся общественная жизнь во
Франции сводится лишь к светской. Волнения, которые потрясают так
называемый "весь Париж", ничуть не затрагивают провинцию, где
образ жизни куда основательней и вкусы не так переменчивы, а уж
тем более деревню, нисколько не интересующуюся выборами в Ака-
демию или показом последней коллекции "высокой моды". И однако
же провинциальная буржуазия умеет организовывать блистательные
приемы; она аплодирует приезжающим на гастроли театрам, которые
103
знакомят ее с последними достижениями парижской сцены; на фести
вали драматического искусства, устраиваемые в Безансоне, Анже, Ар
ле, Оранже, Эксе собирается восторженная публика; молодые труппы
в Ренне, Тулузе, Ницце упрямо стремятся к децентрализации теат-
ральной жизни. Кроме того, существует множество всевозможных
обществ, свидетельствующих о склонности французов объединяться
по интересам: одни объединяются из любви к хорошей кухне — тако-
вы "Клуб без Клуба" и "Братство знатоков вина"; другие вступают в
общества ветеранов войны или бывших узников концлагерей; моло-
дые люди организуют команды, чтобы играть в футбол или регби:
любители фольклора сходятся, чтобы совершенствоваться в игре на
бретонской волынке, баскском тамбурине, беришонской виеле, про-
вансальской свирели... Необходимо отметить также величайшую жиз-
ненность кафе, куда крестьянин приходит не только для того, чтобы
выпить стаканчик после воскресной мессы, но и затем, — и это, по-
жалуй, главное, — чтобы поспорить о политике, а также перекинуться
в карты или сыграть партию в биллиард. Следует сказать, что кафе и
кабачков во Франции гораздо больше, чем где бы то ни было в мире, и
все потому, что француз любит пить только в компании, и для него
это больше некоторый социальный акт, чем времяпровождение. Лю-
битель выпить в одиночестве у нас воспринимается как маньяк или
неврастеник.
Так что склонность пойти куда-нибудь, встретиться с людьми, раз-
влечься, поболтать, посмеяться присуща не какой-нибудь одной, не-
значительной части французского общества; она обнаруживается во
всех социальных классах — и у сноба, который бегает с одного лите-
ратурного коктейля на другой, и у работницы, что всю ночь самозаб-
венно танцует на балу 14 июля...
CANDIDAT A L'HABIT VERT
Bien que destinée à contrôler et à diriger l'évolution de la langue et de la
littérature, l'Académie française ne fut jamais un cénacle purement littéraire.
Dès sa fondation par Richelieu, en 1635, elle comptait dans ses rangs des
militaires, des avocats, des médecins, des prélats. Aussi vaut-elle à quiconque
y est élu une immense considération.
Les Français, si prompts à découvrir des ridicules dans leurs institutions les
plus vénérables, n'ont pas manqué de plaisanter l'illustre compagnie, parfois
même cruellement: Montesquieu, par exemple, qui fut de l'Académie, l'a traitée
avec férocité dans les Lettres persanes. Moins méchants, ROBERT DE FLERS et
CAILLAVETse sont bornés à en faire une amusante caricature dans leur comédie
de L'Habit vert.
LE DUC1— Comment, mon bon Pinchet2 est-il possible?.. Vous,
à Deauville!.. Et jusques à quand restez-vous sur la côte?
PINCHET. — Jusques à lundi au plus tard. Voyez-vous, monsieur le duc,
mon père et mon grand-père qui furent avant moi secrétaires généraux de
l'Institut3 ne s'en sont pas éloignés un seul jour durant trente-sept ans.
Depuis vingt ans, je ne l'avais jamais quitté non plus... J'ai essayé, j'ai eu
tort.
BÉNIN. — C'est fort touchant.
PINCHET. — Non, monsieur le baron, non... c'est de l'égoïsme et aussi un
peu d'orgueil. Il me semble que je manque là-bas, qu'en mon absence, il
y a de la poussière qui n'est pas à sa place.
LE DUC. — Vous avez le mal du pays, Pinchet!
PINCHET. — Exactement, monsieur le duc. Ah! quand je pense que
dimanche — car je repartirai dimanche —, au moment où le petit omnibus
de la gare passera le pont des Saints-Pères, j'apercevrai la coupole, le quai,
la petite place en hémicycle, modeste et si glorieuse pourtant...
bénin. — Les deux braves petits lions de pierre endormis sur notre seuil
d'un sommeil de collègues...
PINCHET. — Nos voisins les bouquinistes qui vendent des livres qu'ils
ont lus à des gens qui ne les liront pas... Ah! on pourra dire tout ce qu'on
voudra, c'est un bel endroit.
LE DUC. — A propos, Pinchet, comment va noire collègue Bretonneau?
Il était fort mal quand j'ai quitté Paris.
PINCHET. — Oh! il n'y a plus d'espoir4 monsieur, il est tout à tait guéri.
105
En revanche, on croit que M. Jarlet-Brézin ne passera pas l'été. Du reste, je
vous tiendrai au courant des nouvelles, monsieur le duc, car mon fils me
renseignera par dépêche.
BÉNIN. — C'est lui qui vous remplace en votre absence?
PINCHET. — Oui, je l'ai formé; je lui ai appris, comme mon père me les
avait appris autrefois, les noms de tous les académiciens dont les bustes
ornent nos couloirs, nos greniers et nos caves. Il y en a beaucoup.
BÉNIN. — Ah! il y en a énormément.
LE DUC. — Enormément.
PINCHET. — Enormément. Ils sont immortels et pourtant personne ne
connaît plus rien d'eux. Si bien que ces hommes illustres n'existeraient plus
du tout, s'il n'y avait pas toujours un Pinchet pour savoir leur nom*.
R. DE FLERS Et CAILLA VET. L'Habit vert (1912).
Примечания:
1. Герцог мечтает быть избранным во Французскую академию. Он говорит в шут-
ку, что в Академии существует "партия герцогов". 2. Пенше является генеральным
секретарем Французского Института. 3. Французский Институт представляет собой
объединение пяти Академий: Французской академии, Академии надписей и литерату-
ры, Академии моральных и политических наук, Академии наук (естественных) и Ака-
демии художеств. 4 Подразумевается: никакой надежды для кандидатов, претендую-
щих на освободившееся после его смерти академическое кресло!
Вопросы:
* Relevez et commentez quelques-uns des traits ironiques ou spirituels de cette page.
LE SALON DE L'ARSENAL1
Les Salons ont joué, dans la vie littéraire et 'philosophique du XVIH" siècle.
un rôle capital. Ils ont été de véritables foyers intellectuels, et l'on sait assez
quel soutien les écrivains et savants ont reçu chez la marquise du Deffand ou
chez. Mme Geoffrin 'par exemple.
Au siècle suivant, le salon de l'Arsenal, où Charles Nodier, assisté de sa
femme et de sa fille, la charmante Marie, accueillait poètes et artistes, a été le
plus brillant et le plus vivant cénacle de l'époque romantique. ALFRED DE
MUSSET, qui ne fut pas seulement le pathétique auteur des Nuits, mais aussi un
des maîtres du badinage en vers, a su en célébrer spirituellement «la gaieté»...
106
A Charles Nodier.
Ta muse, ami, toute française,
Tout à l'aise,
Me rend la sœur de la santé,
La gaieté.
Elle rappelle à ma pensée,
Délaissée,
Les beaux jours et les courts instants
Du bon temps,
Lorsque, rassemblés sous ton aile
Paternelle,
Échappés de nos pensions2
Nous dansions.
Gais comme l'oiseau sur la branche,
Le dimanche
Nous rendions parfois matinal3
L'Arsenal.
La tête coquette et fleurie
De Marie4
Brillait comme un bleuet mêlé
Dans le' blé.
Tachés déjà par l'écritoire,
Sur l'ivoire5
Ses doigts légers allaient sautant.
Et chantant.' :
Quelqu'un récitait quelque chose
Vers ou prose,
Puis nous courions recommencer
A danser.
Chacun de nous, futur grand homme,
Ou tout comme,
Apprenait plus vite à t'aimer
Qu'à rimer.
Alors, dans la grande boutique
Romantique,
107
Chacun avait, maître ou garçon,
Sa chanson...
Cher temps, plein de mélancolie,
De folie,
Dont il faut rendre à l'amitié
La moitié*!
alfred de musset. Réponse à M. Charles Nodier (1843).
Примечания:
1. Имеется в виду библиотека Арсенала, находящаяся на правом берегу Сены.
Шарль Нодье был ее директором с 1824 г. 2. Из наших коллежей, где мы учились и
жили на пансионе. 3 Собирались в Арсенале вечером каждое воскресенье; расходи-
лись иногда под утро, и Мюссе хочет сказать, что поскольку танцы продолжались
чуть ли не до рассвета, утром Арсенал был полон жизни. 4. Дочь Шарля Нодье.
5. Клавиши рояля.
Вопросы:
* Apprécier le rythme de cette pièce. En quoi s'accorde-t-il à l'évocation de ces
gracieuses soirées? — On cherchera à préciser, d'après deux ou trois exemples, ce que la
littérature française doit aux salons.
LA PARTIE DE CARTES
Le café n'est pas seulement un lieu où l'on vient boire. C'est aussi, nous l'avons
dit, un endroit commode pour se réunir et pour causer, pour se divertir et pour
discuter, pour jouer aux cartes ou s'entretenir de politique. On sait, du reste,
que le fameux roman de Diderot, Le Neveu de Rameau, se situe tout entier au
café de la Régence, qui existe encore rue Saint-Honoré, à Paris. L'établis-
sement où César, Escartefigue, Panisse et M. Brun disputent leur partie de
manille, n'a certes pas de pareils titres de noblesse; la scène qu'a imaginée
MARCEL PAGNOL n'en est pas moins d'un pittoresque, d'une vérité et d'un
comique saisissants.
La scène se passe à Marseille à la terrasse d'un café du port.
ESCARTEFIGUE (pensif). — Oui, et je me demande toujours s'il coupe
à cœur1.
(A. la dérobée. César fait un signe qu'Escorte figue ne voit pas, mais Panisse l'a
surpris.)
108
PANISSE (furieux). — Et je te prie de ne pas lui faire de signes.
CÉSAR. — Moi, je lui fais des signes? je bats la mesure.
PANISSE. — Tu ne dois regarder qu'une seule chose: ton jeu.
(A Escorte figue). — Et toi aussi.
CÉSAR. — Bon. (Il baisse les yeux, vers ses cartes.)
PANISSE (à Escartefigue). — Si tu continues à faire desgrimaces, je
fous2 les cartes en l'air et je rentre chez moi. M.
BRUN. — Ne vous fâchez pas, Panisse. Ils sont cuits3.
ESCARTEFIGUE. — Moi, je connais très bien le jeu de la manille et je
n'hésiterais pas une seconde si j'avais la certitude que Panisse coupe
à cœur.