Как пример иного осмысления причин насилия в мире стал вышедший в российский прокат фильм палестинского режиссера Элии Сулеймана «Божественное вмешательство». Думаю не скоро отечественный патриотический лубок сдаст свои позиции.
«Если вы хотите хоть что-то понять о темпераменте людей, живущих на Ближнем Востоке и о том, как воздух там потрескивает от недоброго электричества, вам необходимо посмотреть фильм Элии Сулеймана. Это не политический памфлет. Главный герой, сыгранный самим режиссером, и укрывшийся за его инициалами Э.Сю, живет в лазарете. Его возлюбленная Маналь Хадер отделена от него израильским блок-постом. Она живет в Рамале. Встречаться они могут лишь в машине на автомобильной стоянке на задворках блок-поста. Это краткое изложение сюжет не дает абсолютно никакого представления о фильме. На самом деле «Божественное вмешательство» – это яростное, горькое и порою ослепительно смешная комедия о человеческой злобе и глупости, которые почти никогда не удается преодолеть пониманием и любовью. Добрую половину фильма занимает вовсе не love-story и не взаимоотношения главного героя с умирающим отцом, а сценки с участием палестинских (заметьте, а не израильских) обывателей. Вот человек медленно едет на машине по пыльной улочке, и в ответ на приветственные кивки проходящих мимо людей, с бесстрашным лицом тихо бормочет себе под нос: «И тебе привет, дурья башка, старый козел, раздолбай недоделанный. И тебе привет, сукина дочь, чтоб тебе никогда не разродиться, б…ской корове». Вот двое людей долго и муторно спорят о неправильно припаркованной машине. Вот соседи перебрасываются через забор мешком мусора, а потом обвиняют друг друга в плохих манерах. И все это с минимумом диалога, но с такой гротесковой выразительностью, что невозможно удержаться от горького смеха. А в одной из ключевых сцен фильма два водителя – израильтянин и палестинец – застынут на перекрестке перед светофором, который давно уже успел сделаться зеленым в пароксизме холодной ненависти. Машины их стоят рядом, они делают вид, что не замечают друг друга, хотя чувствуется, как напряглись их шейные мускулы. Но ни один так и не повернет головы. Вместо этого палестинец после долгой паузы откроет окно и поставит кассету – с чем бы вы думали? – с палестинской версией песни Скримин Джей Хокинста I Put a Spell on You. Это и сам по себе великолепный гэг, но это еще и привет Джиму Джармушу, от которого Сулейман взял и нарративный минимализм, и суховатую иронию наблюдателя за абсурдностью человеческой жизни (та же песня открывала дебют Джармуша «Более странно, чем рай»).
Заслуга Сулеймана как раз в том и состоит, что он сумел показать, как злоба, упрямство, раздражительность и насилие становятся нормой в повседневной жизни – задолго до того, как они становятся нормой в политике и национально-религиозных конфликтах. (А. Медведев: «Вступление к окончанию спора» // «Время новостей», 1.08.2003 г.)
Попыткой заполнить пустующую нишу чеченской темы в кинемотографе можно расценить появление фильма Мурада Мазаева (чеченца по национальности) «Свобода». И не стоит относиться к нему так снисходительно, как это сделал автор заметки С. Тыркин, не захотев увидеть за этой кинемотографической акцией страстное желание рассказать о трагедии своего народа теми возможными средствами, которые были в распоряжении режиссера.
«38-минутная короткометражка «Свобода», начинающаяся с титров Chechen Films, на самом деле оказалась грузинско-нидерландской (!) кинопродукцией. Автор и режиссер Мурад Мазаев добился разрешения на съемку в самой «горячей точке» конфликта, Панкисском ущелье, от «чеченского генерала» Руслана Гелаева, который отдал приказ своим боевикам охранять съемочную группу и способствовать ее работе.
<…>Главный герой фильма, молодой чеченец по имени Микаэл (Мазаев сам его и играет) работает пианистом. Но, поскольку в Чечне зверствует Российская армия, он собирается на войну, оставляя семью и невесту. Набожный отец благословит сына, а мать дает в дорогу его любимые конфеты с белой начинкой.
<…>Бойцы «чеченской освободительной армии» неустанно молятся, изучают Коран, уважают старших и почтительно обращаются с девушками. Не то что русские солдаты. Экранного времени им уделено совсем мало, однако ясно – перед тобой быдло. Правда, вид у русских солдат совсем не русский, и матерятся они с акцентом: российские актеры в первом чеченском фильме, понятно, не заняты. Микаэль смертельно ранен в первом же бою. Умирая, он просит друга Ноху передать оружие младшему брату Амину. Невеста героя принимает обет безбрачия – одной шахидкой в мире больше. В последней сцене младшие братья Микаэла с упоением чистят доставшееся оружие…
<…>Наивное, прямодушное произведение, как мне показалось, тронуло нейтральные сердца швейцарцев. Аплодисменты были, хотя небурные. Но на сенсацию фильм не потянет. Слишком бездарно сделан, местами просто смешон, как каракули в прописях первоклашки… Хотя показать этот фильм в России, возможно, было бы даже полезно. Чтобы получить представление о том, какими категориями мыслят люди, до сих пор являющиеся нашими согражданами (С. Тыркин: «Швейцарцам показали чеченскую «Свободу» // «Комсомольская правда», 13.08.2003 г.)
«Телевидение – это не четвертая власть. Да никакая это не власть! Телевидение – это средство доставкуи сигналов. Если руководитель телеканала решил лечь под добрую власть – тогда это доброе телевидение, под злую – тогда это злое телевидение. Когда нас с телеэкрана убеждали, что Примаков – исчадие ада, это было злое телевидение. Появился канал «Культура» – вроде та же система цветности, секам, правда? Просто там люди стали заниматься другим. Значит, вопрос не в телевидении как понятии. Оно разное, телевидение. Все зависит от того, кто руководит каналом, насколько этот человек политически независим, насколько он культурен, какие художественные критерии в нем живут, какому богу он молится.
Желание рейтинга во что бы то ни стало лишает телевидение личности. Поскольку наша страна и мы все живем по понятиям, в российском человеке удивительно гармонично соединились крики, что его любимый поэт – Пушкин, писатель Толстой и… и при этом самый высокий рейтинг у передачи «Окна». Такой у нас зритель, для такого зрителя работает наше телевидение. И пусть будет передача, где едят гусениц, – такое телевидение тоже должно быть, потому что люди разные и разного хотят. Советский менталитет, который мы из себя никак не вытравим: мы желаем, чтобы все телевидение было «наше». Но у нас уже 16 каналов в Москве, значит, кто-то будет смотреть передачу, где едят гусениц, кто-то – «Окна», а кто-то – канал «Культура», и это нормально. Мы должны привыкнуть к тому, что мы разные, у нас разные потребности, нас такими разными мама родила». (М. Ганапольский. «НГ». 19.12.2003 г.)
«Телевидение, как всегда, переживает кризис. Некоторые утверждают, что мучиться ему осталось недолго. Скоро оно совсем перестанет существовать, а перед кончиной сильно изменится.
– В слиянии телевидения и Интернета главное – это обратная связь. Как только зрителю ее предоставят, его взаимоотношение с вещателем моментально изменятся. Из сотен каналов зритель будет составлять свою индивидуальную телепрограмму. Он будет сам выбирать, что ему смотреть и когда. Это как при ликвидации безграмотности, безграмотный человек вынужден слушать чтеца, который читает собравшимся людям, что захочет, когда захочет и как захочет. А став грамотным, человек сможет выбирать сам. И тогда, конечно же, произойдет бум специализированных каналов. Они начинают появляться у нас в стране уже сейчас, но пока их немного, нескоько спортивных, несколько музыкальных каналов, «Культура». А пока по большинству каналов идет примерно одно и то же. Ты включаешь телевизор в определенное время – и на всех каналах тебе показывают, как нужно готовить еду. Такого рода каналы, где, как в сельпо, на прилавке рядом лежат книги, и водка, и мыло, перестанут быть нужными. Будет происходить все большая специализация: канал для женщин – канал для блондинок – канал для высоких блондинок – канал для тех, кто любит высоких блондинок.