Как быстро, за какой-то десяток лет перестройки, мы успели забыть, что кроме «бархатной революции», «седого Лиса», «карабахского тупика», «азербайджанского ханства» и т.д. и т.п. на Большом Кавказе (Южном Кавказе, Закавказье – как угодно можно обозначать этот регион) живут яркие самобытные народы, чьими песнями, танцами, тостами, застольями россияне еще недавно так восхищались. Чьи спектакли, картины, романы были неотъемлемой частью российской, советской, нашей общей культуры, и забыла, прежде всего, об этом российская журналистика.
«Как вздыбились ныне национальные страсти! Народы хотят быть самими собой – то есть не такими, как другие! Но чего добиваются бряцанием слов в спорах оружием? Заиметь собственный парламент и президента, границы, валюту-моненту, таможню и армию, посольства во всех странах, свой сыск госбезопасности, свой госязык… Да Бог ты мой: хотят, оказывается, быть «как все», «чтоб у нас, как у людей»! То есть, нивелироваться под общий ранжир. И в войнах за это уничтожают свою и чужую природу, памятники старины, книгохранилища – субстанцию своей культуры!.. Вот те и на! Ну и переплеты и парадоксы – в этой национальной проблеме!..» – писал уникальный знаток национальных образов мира Георгий Гачев. Его поездка на Кавказ вылилась в «Интеллектуальные путешествия из России в Грузию, Азербайджан и Армению» – так он назвал свою книгу, которую в качестве пособия по проникновению в национальные культуры и характеры народов мы настоятельно рекомендуем некоторым журналистам. Вряд ли можно надеяться, что в ближайшее время в центральных СМИ появится материал, хоть немного напоминающий осмысление Национального Космоса, которое с виртуозным изяществом делает Гачев.
«Народ и общество! В Грузии крепок на-род, и из него – общество, общественное мнение… А в России – государство, а из него общество. В Грузии ценится мнение народное, репутация рода, и честь здесь важнее славы, как признание социально-государственного, из этой шкалы ценностей. Не на скрижалях истории государства пишутся имена и деяния, а в сердцах и душах отметины рубцуются.
В Грузии же средства важнее цели. Ибо цели – нет. Некуда ей развиваться-стремиться пространственно (к расширению земель, к величию и роли в истории человечества, в мировой политике), как другие народы-страны. В Грузии все извека дано: ее земля-космос, субстанция; и не расширяться, а сохраняться – ее дело. Расти – не в ширь, а в глубь. Тут нет цели. Но есть Целое.
Русское «Все переменить! Все переделать на новый лад!» – тут равносильно бы самовыкорчевыванию.
Потому и нравственный герой Дата Туташхия в итоге приходит к принципу воздержания от деяний, от вмешательства в порядок вещей и дел. Экзистенциальный ареал – вот куда деятельности духовно и нравственно активных грузин свойственно направляться: сумей развивать себя, наружно не многое меняя в мире вещном, политическом…
Грузины – всевосприимчивы, приветливы. Но не облизываются на чужое. Нет в них комплекса неполноценности перед «великими» державами и культурами. Права меньшинств как весочайшие и важнейшие – вот что утверждает Космо-Психо-Логос Грузии и Кавказа в общем бытии человечества как ценности не менее важные, нежели «большое» и «великое», и «многое», и «общее», «единое».
…благодаря соблюдению «рыцарского» императива, среди всех непрерывных войн междоусобных между народами мелкими селами Грузии, – они не вырезали друг друга, как если бы кто взял верх и объединил государство; но сумели так, на протяжении тысячелетий, сохраниться выжить – в разнообразии своих составляющих: областей, нравов и народов. Ибо не поддавались до конца прагматике и физике и политике минуты, но памятовали категорические запреты и императивы высшего порядка…
Каждый микронарод в микродолине есть абсолютный субъект права – на своей территории. Ты, даже повоевав землю и разбив ополчение сельчан, можешь разграбить и увести, – но не можешь здесь жить: никто в Грузии не переселяется на завоеванные места, как это непрерывно в России.
…понять Грузию и грузинский характер без «индивидуальностей» – то же самое, что понять Индию без «духовности» Вивекананды. Вся история Грузии – это история сильных индивидуальностей, их столкновения, соперничества, противостояния, взаимоуничтожения. В этом главная прелесть и трагизм этой истории.
Если сегодня таких индивидуальностей меньше, чем, например, в начале нашего столетия, – это следствие того, что они были физически (или духовно) истреблены двумя зловещими индивидуальностями (тоже грузинами, «злыми гениями» грузинского народа).
В каждом грузине живет маленький Бонапарт и вместе с тем каждый грузин – в чем-то Эмма Бовари.
…И, наконец, поверьте мне: грузинский характер – один из самых трудно разгадываемых. Потому, что ясность в нем только внешняя. Это как в детективе: первая догадка всегда ложная. Это посторонний взгляд видит грузина преимущественно в хоре, хороводе, в дружном согласии. А внутри все гораздо сложнее.
Больше всего грузины не похожи друг на друга!» (Г. Гачев)
Как нам показалось, подобный подход в осмыслении современной ситуации звучит в публикации Ары Недолян, где, автор увязывает с политикой ментальные и культурные характеристики грузинской нации. Бережность, тонкость и историческая информированность – такой подход в национальной тематике является редким событием.
«Взаимоотношения России с народами Закавказья с самого начала носили двойственный характер. Идя под крыло могучей империи, они надеялись, что Россия будет способствовать обеспечению мирного хлебопашества, порядка, нестесненного развития языка, торговли, ремесел и искусств, образования и религиозной жизни. И не только. Каждый народ поверял новоявленному покровителю и свою мечту, идеал, тот образ будущего, который озарит смыслом и оправдает их трагическую историю. Движение было встречное: как приникающие к России народы поверяли ей свое самое заветное, так и она принимала на себя их историческое упование и становилась родной в духе. Об этом говорилось вслух в эпохи наивные, потом – уже только обиняками, на языке культуры, долее других сохраняющей обыкновение видеть вещи в их безущербной целости и называть своими именами.
Постепенно, однако, умолчание превратилось в забвение, и Россия и народы Закавказья взглянули друг на друга изумленно: кто это? Что связывало нас столетия? Неужто только властолюбие с одной стороны и беспомощность – с другой?
Недоумение длится. С началом ликвидации российских военных баз в Грузии (свято место пусто не бывает, в страну приходят турецкие и американские военные) заканчивается и охранительный период российского пребывания в Закавказье. На чисто материальном уровне возможности для взаимодействия также близки к исчерпанию.
Разумеется, играет роль развращенность властей западными подачками. Для нового суверенного государства формируется модель блестящего будущего посредством современной американо-европейской технологии создания феерических мыльных пузырей в виде экономических проектов, конструкций региональной безопасности, инструментария урегулированя конфликтов. Иноземные чиновные лица выступают на всяческих конференциях, подписывают протоколы о намерениях, строят виртуальные конструкции «нового Шелкового пути» и столь любимых грузинскими политиками трубопроводов. А инвестиций как не было, так и нет, нет и гарантий безопасности, конфликты по-прежнему тлеют. Реально лишь периодически вбрасывают гранты, модулирующие в соответствующем направлении мышление столичной элиты. Подобное распространилось на всем постсоветском пространстве. Но в наибольших масштабах именно в Грузии. И именно в ней почему-то отсутствует тот переход от романтической русофобии и европо– либо америкомании к относительно вменяемой и прагматичной политике, которую пережили все остальные государства СНГ и даже, по-видимому, начинают переживать государства Восточной Европы.
Но почему так происходит? Может, ответив на этот вопрос, мы наконец поймем, отчего Грузия – не завоеванная, а добровольно примкнувшая к империи, во многих отношениях привилегированная и в дореволюционной российской, и в советской общественно-политической среде – ныне шарахается от России.
Грузинам свойственна высокая степень переимчивости. Но исторически это почти никогда не было перениманием экономических, политических, социальных механизмов. Грузин привлекала эстетическая сторона явлений. Можно сказать, что и к восприятию европейских ценностей их властно толкала не выгода, но красота. Дух собственной самобытной культуры, взаимодействуя с европейской, создавал особое грузинское мировосприятие, полное реющих образов. За сказочный мир грузинское общество склонно бороться и жертвовать действительностью. Именно так – во имя мечты, не существующей объективно нигде, кроме сознания грузинского общества.
В этом, думается, и заключается разгадка. Романтика идеальной Грузии и грузинского понимания Запада решительно не желает склоняться перед тем, что другие народы считают фактами и недоумевают, как это в Тбилиси не способны их понять и проявить адекватное отношение.