«Но самая главная боль, которая ждет нас в наступающем веке: ислам против остального мира. Уже сейчас Европа не знает, как спастись от мусульманской иммиграции. Возрождение ислама, взрыв численности мусульманского населения дает исламской цивилизации новую веру в свое своеобразие и ценности. Одновременно усилие Запада экспортировать собственные ценности и институты, которые он надменно считает универсальными, вмешиваться в конфликты в исламском мире – все это вызывает резкий отпор мусульман. Весь мир настороженно прислушивается к крикам муллы.
Когда-то в своей первой статье профессор Самуэль Хандингтон оборонил страшную фразу о «кровавых границах ислама». Сбыться этому жуткому пророчеству или не зависит от остальных цивилизаций, от их способности отбросить свою агрессивность, эгоизм и мнимое культурное превосходство, от готовности понять, наконец, что зеленое знамя ислама сжечь, расстрелять и разбомбить нельзя. Оно – как рукописи у Булгакова – не горит. Не под силу это, похоже, ни НАТО, ни тем более российской армейской группировке». (соб. кор. РИА «Новости» В. Семенов: «Крик муллы» // «МК», 15.10.1999 г.)
Есть ли основания рассматривать терроризм как борьбу ислама против западного мира? И каковые истинные истоки терроризма? Основная направленность материалов СМИ по исламской проблематике отрабатывается в контексте устоявшегося тезиса «столкновения цивилизаций» между иудейско-христианским миром и исламом. Хотя сам автор теории Хандингтон отметил междоусобную братоубийственную войну внутри мусульманских стран. Он напомнил («Observer» – ноябрь, 2001 г.), что во всем мире ислама за последние 20 лет произошло конфликтов и войн («внутрицивилизационных») больше, чем межцивилизационных столкновений в масштабах всей планеты. Стоит при этом вспомнить и угрозу джихада ряду арабских стран за сотрудничество с западными правительствами со стороны террориста № 1 Усама бен Ладена: в угаре объединения усилий США и России в антитеррористической операции в отечественной прессе забыто имя его «создателя».
«России отводится роль послушного исполнителя в стратегическом замысле Запада начать «крестовый поход» против ислама как последнего ресурса политического сопротивления новому миропорядку», – при всем неприятии некоторыми демократами представителя политического ислама Гейдара Джемаля, нельзя не согласиться с этим его утверждением. Запад ведет сложную игру с исламским миром, где учтены до деталей его интересы. США после «черного вторника» объявляют антитеррористическую операцию «Свобода без границ», создавая возможность осуществить силовые действия практически против любого из государств, заподозренного в связях с терроризмом. К таковым Америкой отнесены Судан, Сомали, Ливия, Сирия, Йемен, и уже «разобрались» с Ираком. И если ранее в список неблагонадежных не была внесена Саудовская Аравия (родина Усама бен Ладена), то в последних материалах американских спецслужб она заняла свое место в ряду потенциальных врагов Америки. «Буря в путыне», «палестинская интифада» («революция камня»), учебные центры подготовки «воинов ислама» под руководством американских инструкторов в Афганистане – все это сделало США в глазах многих мусульман главным врагом ислама. Истинные цели этой закулисной борьбы – приобщение к потоку «черного золота» – нефти, а не противостояние цивилизаций. Таков в общих чертах подход «патриотических» СМИ в оценке исламского фактора международного терроризма. Что касается либерально-демократической прессы, то в последний год она старается избегать явного антиамериканизма, усматривая одну из причин появления терроризма в России в жестких военных действиях на территории Чечни, что, безусловно, соответствует истине.
Еще один важный вопрос, который почти не обсуждается в СМИ, равно как и отсутствует в политической практике: можно ли только военными силовыми акциями справиться с вакханалией экстремизма? Тем более что террористы-камикадзе уже выходят из-под контроля религиозных иерархов и руководителей различных экстремистских организаций. Что эффективней: силовой отпор или интеллектуальное напряжение? Первый вариант дает очевидный, но сиюминутный эффект. Он проще в исполнении: дан приказ, и солдаты державы ложатся на амбразуру. Второй подход требует множественных консолидированных усилий всего общества, направленных на познание другого, на помощь страждущим, на великую гуманистическую ответственность. Конечно, проще объявить врага и «мочить» его, где придется. «Махатма Ганди предупреждал, что жизнь по принципу «око за око» сделает весь мир слепым. Надо кому-то первому остановиться. Почему бы не нам с нашей традицией самоотверженной и жертвенной борьбы за добро, вплоть до превращения того, кто борется за добро, в абсолютное зло – это, пожалуй, главная тема Достоевского. Пора бы подумать и первыми остановиться» (В.П. Лукин: «Как избежать оруэлловского мироустройства» // «Время MN», 6.11.02 г.). Публикациями такого рода не часто наполняются страницы федеральных СМИ. Здесь не сиюминутная реакция на текущие события, а пристальный взгляд на культуру третьего тысячелетия, на место России в ней. Это позиция образованного интеллектуала, умеющего увидеть в частном глобальное явление, в мировом раскладе – судьбу государства. Патриот своей страны и человек мира – редкое явление в нашей политической жизни. Понимание Лукиным борьбы с терроризмом не в рассматривании этого явления как локального исламского очага, борьба с ним порождает «планетарного масштаба гуманитарную ответственность». Понимание того, что продуктивней подключить к этой борьбе Слово, диалог, ведущий к культуре мира, к сожалению, имеет слабые шансы в российском политическом и культурном дискурсе, хотя Президент России неоднократно подчеркивал: «талибы как человеческий тип существуют по ту и по другую сторону баррикад. Борьба с талибанством в человеческой голове и человеческой душе – это главная борьба на сегодняшний день. Борьба за самореализацию человечества, исключающая его самоуничтожение».
Пытаясь стать полноправным «субъектом» Европы, Россия начинает аналогичным западным способом решать собственные проблемы: терроризм – война цивилизаций, иммиграция – угроза растворения «государственнообразующей» нации в пришельцах, мусульманский мир – уничтожение исконных христианских ценностей. На самом деле у России с Европой разные стратегия и тактика по всем этим направлениям: иммигранты в России – бывшие и нынешние собственные граждане; российские мусульманские общины – исконно исторические; терроризм – ответная реакция на войну в Чечне. Европейские интеллектуалы, напуганные ближневосточной иммиграцией, видят в ней угрозу европейской самобытности. Европейский обыватель, в свою очередь, обвиняет пришельцев в бескультурии, в распространении преступности, в нежелании приспосабливаться к европейским ценностям. На этой теме зарабатывают политические балы не только маргиналы вроде Ле Пена, но и некоторые либерал-демократы. Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони после теракта 11 сентября заявил о превосходстве «европейской» цивилизации над «мусульманской». В условиях Запада есть основания говорить о столкновении цивилизаций, ибо ценности восточного мусульманского мира абсолютно противоположны либеральным европейским. Возможно ли использовать концепцию Хандингтона применительно к полинациональной и поликонфессиональной России? Различие национальной идеи Европы и России убедительно сформулировала Екатерина Русакова.
«Национальная идея формируется вокруг образа врага. Есть две близлежащие цивилизации: европейская христианская и азиатская мусульманская. Раньше было по Киплингу: Запад есть Запад, Восток есть Восток… Теперь Европа переживает ползучую ответную экспансию. Она реагирует на мусульманские общины как на добычу, которую невозможно переварить. Утверждение принципов либерализма становится тоталитарным: французские суды запрещают (!) мусульманским девушкам ношение традиционных мусульманских платков в стенах государственных учебных заведений. И если аналогичные кризисы с сатанистками и ведьмами в Европе неизменно разрешаются в пользу веротерпимости в отношении последних, то к мусульманской «инакости» Старый свет отказывается привыкать.
При этом весь восточный мусульманский мир практически во всем организован как противоположность либеральному европейскому. Вместо свободы нравов – ортодоксальная религиозность, вместо смешения – культурная обособленность, вместо политкорректности и сексуальной терпимости – категоричная гетеросексуальность и идеологическая авторитарность. И еще – демографический рост на фоне европейского увядания. Есть над чем задуматься.
Сильвио Берлускони высказывает то, о чем принято молчать. Он не следует принципам политкорректности: после бенладеновского теракта 11 сентября он заявил о превосходстве «европейской» цивилизации над «мусульманской». То есть присвоил себе идею, от которой двумя руками открещивается Джордж Буш, хотя действия последнего куда как красноречивее его слов.
А в конце прошлого года на фоне интенсивных дебатов о расширении Европейского союза и дилеммы о приеме Турции (последнему яростно воспротивились французы, причем именно из-за «цивилизационной» принадлежности Анкары) неожиданно предложил принять в состав ЕС Россию и Израиль. То есть замкнуть тем самым круг противостояния Востоку и превратить ЕС в реконкисту наших дней.
Если признать принадлежность России к западной цивилизации, то ее вступление в «общее противостояние» с мусульманским миром выглядит как будто логично. Но при этом у нашей страны нет ни демографических, ни культурных оснований переживать то, что переживают спешно деколонизованные демократии: российские мусульманские общины – историческое явление, и они никак не являются внутренней оппозицией. Это доказали народы Дагестана, организовавшие антибасаевские ополчения во время вторжения ваххабитов в Новолакский и Ботлихский районы республики. Никакой исламо-христианской враждебности в России нет и не было, и попытка использовать русский биологический материал в своей предполагаемой реконкисте со стороны теоретиков европейской цивилизации является обыкновенной провокацией. Единственным ее результатом могло стать внутреннее обострение национальных конфликтов и разрыв связей с теми странами Ближнего Востока, в которых авторитет России (но не Америки или Европы) традиционно высок.