Вырваться из созданной «акулами пера» «вилки» было практически невозможно. Журналист или политик, сделавший шаг из одного лагеря, не мог остановиться посередине и «проскакивал» до противоположного, так как ни те, ни другие инакомыслия не допускали. Рискнувший не согласиться подвергается жестокой обструкции с обязательным переходом на личность.
Создание отечественными СМИ атмосферы национальной катастрофы и чувства полной безысходности нанесли обществу колоссальный моральный и материальный ущерб».
Юрий Лотман писал: «Не бывает интеллигентного человека без желания понять другого». То, что неизбежно присутствует в самом понятии интеллигентность – сомнение. Образ интеллигентности как высокой социальности, как отношения людей, основанное на взаимном уважении и безусловной любви – это образ матери с ребенком на руках. Если Россия – мать, то все мы – ее дети, которых любят независимо от цвета кожи или курчавости волос, старшие они или младшие, послушны или иногда своенравны. В нормальной дружной семье старшие заботятся о младших – это естественная функция сильного человека – беречь слабых. Перенося этот образ на этническую картину мира, раскрашенную расовыми или этническими группами, отметим, что неизбежно они делятся на «сильные», «доминирующие» и «слабые», «уязвимые» или «угнетенные». Социальные различия между этими категориями, чем бы они ни были вызваны, интерпретируются как «расизм» или «дискриминация». Исправлять несправедливость возможно только установив для «слабых» специальный режим: привилегии и особо благоприятное обращение – от перераспределения ресурсов до требований т.н. «политической корректности», нормативного языка в общении с ними. Следовательно, если рассматривать русскую нацию как доминирующую по отношению к национальным сообществам в составе России, то не является ли это расизмом, когда лозунг «Россия для русских» превращается в русскую идею. Смеем надеяться, что нас ожидает все же несколько иное развитие событий.
«Империи рушатся, и хорошо, если после них остаются нормальные жизнеспособные государства. Но вместе с империей должен исчезнуть и имперский патриотизм. Потому что нет ничего нелепее мечты о Великой Албании в маленькой и одной из самых бедных в мире стране. Ничего нет смешнее северокорейских карт, где страна Ким Чен Ира помещена в центре планеты с лучами, расходящимися, как от солнца, от столицы мира – Пхеньяна. Ничего – опаснее необоснованных амбиций раскинуть земли от Черного до Каспийского моря, если нет собственного морского флота. Именно тогда «красный» патриотизм бронзовеет, чтобы потом начать отливать коричневыми оттенками.
Нам нужно новое осознание патриотизма. Новое, иное, чем прежде, его осмысление. Понимание того, что если у нас были Чайковский и Толстой, а у них Луи Армстронг и Мэрилин Монро, это вовсе не делает нашего лесника из Иркутской области духовно богаче и возвышеннее их фермера из Айдахо. И наоборот.
Конечно же, у нас есть все основания гордиться, что мы – россияне. Но они точно такие же, как у монгола – гордиться своей Монголией, немца – Германией, а сенегальца – Сенегалом. Мы не лучше их. Не величественнее, умнее, одухотвореннее, красивее. И они не лучше нас. Просто мы – патриоты России, своей страны, а они – своей». (Р. Арифджанов, «Версия», № 8, 2003 г.)
«Отношение к другим народам – это индикатор психологического состояния», – пишет Светлана Климова (Центр исследования социальных трансформаций). – Людям, потерявшим статус, нужно определяться с жизненной стратегией, а ситуация выбора – дискомфортная. Поэтому появляется неудовлетворенность миром вообще и ксенофобия в частности. Последняя выше по отношению к тем, от кого ожидается угроза.
У агрессии различают по меньшей мере два мотивационных фактора. Один из них – чувство превосходства и безнаказанности, другой – комплекс неполноценности, – говорит профессор Акоп Назеретян. – Вы знаете почему в Англии нет антисемитизма? Потому что англичане не считают евреев выше себя. Это не я придумал – это слова Черчилля».
Похоже, что мы имеем оба эти комплекса. С одной стороны, многие проявления национализма (словесную брань, к примеру) у нас вообще не наказывают. Антиконституционная лужковская «регистрация» – все знают, что она незаконна, ну и что? А насчет неполноценности…
Некоторые теоретики обосновывают расизм тем, что еще сын Ноя, Хам, за известную провинность был проклят Богом, что потомки его стали черными рабами и что, значит, так тому и быть. Вряд ли все было именно так, но социологи и антропологи знают, что вообще-то эта проблема – национализм, расовая ненависть, отвращение к «чужаку» – действительно стара как мир, что она сопровождала человечество на протяжении всей его истории и что даже самое прогрессивное общество не свободно от этой заразы. Разница в том, что прогрессивные общества воспитывают у своих граждан толерантность. Или заставляют их быть толерантными.
В России никакого антидискриминационного законодательства не существует, равно как и государственного органа, который бы проводил антидискриминационную работу. Вся она – удел правозащитных организаций» (А. Симонова: «Официальный расизм» // «Консерватор», № 3, 2002г.)
Какими бы жесткими ни были законодательные акты, несомненно, что проблемы нагнетания националистических настроений они не решат, да и не их это поле деятельности. Брожение, идущее внутри общества, требует тщательного исследования и совершенно других мер его нейтрализации. До сих пор мы так и не определились в природе национализма. Что это – явление, свойственное имперскому духу русской нации? И как ответ на него этносепаратизм регионов? Существовал ли национализм в СССР? Книга Николая Митрохина «Русская партия» посвящена одному из самых интересных и малоизученных сквозных сюжетов в истории советской общественной мысли: движению русских националистов в 1953 – 1985 годах. Естественно, в 1985 году движение не прервалось, более того, именно в период гласности и «перестройки» оно во многом определило политический климат и идеологический рисунок, причем при Путине в еще большей степени, чем при Ельцине. Анонсируя книгу в «Московских новостях», Михаил Золотоносов пишет:
«Исследование посвящено «русской партии», у которой были свои сторонники в партийно-государственном аппарате и творческих союзах. В известном смысле «русская партия», альтернативная партийному курсу, официально покоившемуся на догме интернационализма, была организацией тайной, конспиративной. Документальные отложения отсутствуют либо по-прежнему засекречены («и по-прежнему, – замечает Митрохин, – сохраняются бывшими сотрудниками ЦК КПСС и КГБ»), поэтому изучение превратилось в расследование, основанное на беседах с дожившими до начала XXI века активными участниками движения русских националистов.
Самое, конечно, интересное в книге – это показ влияния органов власти на русское националистическое движение (Условно – РДН). Отдельные проявления этого были известны, но руководящее воздействие на РДН со стороны Политбюро и аппарата ЦК КПСС, а также аппарата ЦК ВЛКСМ столь последовательно и полно анализируется впервые. Вне поля зрения, к сожалению, остался КГБ.
Первым неформальным политическим объединением во влаксти, поддержавшим «русскую идею», была «группа Шелепина»: она состояла в основном из бывших руководителей ВЛКСМ конца 1940 – 1950-х гг., тесно связанных с «органами». В эту группу входили, помимо Шелегина, Семчастный, Егорычев, Месяцев, Демичев, всего до 40 человек. Пользуясь доверием Хрущева, члены «группы» совместно с Леонидом Ильичевым (председателем Идеологической комиссии при ЦК КПСС) попытались начать кампанию по борьбе с либеральными веяниями среди интеллигенции).
Националистически настроенные писатели находили себе покровителей наверху, создавая им опору и транслируя поддержку на более низкие уровни. Митрохин деловито составляет списки: Шолохов, Бубеннов, Софронов, Сурков, Закруткин (патриоты-антисемиты), Михалков, Леонов, Кончаловская, Сергеев-Ценский (циничные и хорошо замаскировавшиеся православные монархисты). Далее идут недавние фронтовики: от Михаила Алексеева и Бондарева до Стаднюка, Шевцова и Шуртакова. В середине 1950-х они начали занимать административные посты, в частности, в СП РСФСР. Механизмы передачи идей «русской партии» были многообразны. Скажем, в формировании Ильи Глазунова большую роль сыграли, как замечает Митрохин, взгляды его покровителя – «сочувствующего русским националистам православного дворянина и крупнейшего советского литературного функционера Сергея Михалкова и его жены Натальи Кончаловской, содержавшей салон, в который приходили русские националисты». Естественно, Глазунов был не единственной tabula rasa, на которую умелой рукой нанесли националистические письмена.
Наиболее детально прослежена роль аппарата ЦК КЛКСМ в консолидации русских националистов и в поддержке издательства «Молодая гвардия» и журнала «Молодая гвардия».
Отдельно рассматривается влияние русских националистических идей на движение за охрану памятников истории и культуры; отдельно «Русский клуб» Кожинова-Палиевского; отдельно – поддержка «деревенщиков», антилиберальная кампания 1917-1982 гг.
У Митрохина вышла параллельная история советской литературы, обнажившая пути преобразования националистических импульсов, шедших с верха, в движение литературного кривошипношатунного механизма». (М. Золотоносов: «Славянский шкаф ЦК КПСС» // «Московские новости», № 43, 2003 г.)
«Пока русский национализм фактически запрещен и преследуется (и это при том, что на Украине или в Литве национализм является государственной идеологией), пока русские являются угнетенным большинством, униженным и бесправным, до тех пор России просто не существует, а существует «эрефия», чучело исторической России, набитое трухой» (К. Крылов, «Консерватор», № 17, 2003 г.) – к сожалению, эта позиция занимает все большее пространство не только в общественном умонастроении, но, что наиболее тревожно, в политике, и сложившийся расклад в Государственной думе – наглядное тому подтверждение. Базовую опору подобным установкам создают в немалой степени средства массовой информации, используя все более совершенный профессиональный инструментарий. Недавно в свет вышел «Словарь современного жаргона российских политиков и журналистов». Его авторы – А. Могенов, С. Никулин, А. Ниясов и М. Савватова – внимательно читали газеты и смотрели телевизор на протяжении последних десяти лет, сознательно ограничившись лишь политической и социально-экономической тематикой. «Авторы словаря пришли к выводу, что информационные мифы создаются, закрепляются и поддерживаются в общественном мнении при помощи определенных лексических идентификаторов – эпитетов, аббревиатур, журналистских клише, ярлыков, элементов новояза, – иными словами, жаргонных терминов и выражений, активно эксплуатируемых в СМИ», – пишет Н. Назаревская (газ. «Культура», № 47, 2003 г.)