…При досмотре у нее обнаружили в редикюле 196 граммов «пластита-4». Эта взрывчатка в два раза мощнее тротила. Как вспоминают оперативники, при задержании Зара вела себя очень хладнокровно. Зара Муртазалиева по версии следствия является не смертницей, а вербовщицей шахидок.
…Вовлечение в террористическую деятельность – достаточно редкий состав преступления. В практике ГУБОПа это вообще первое такое дело». (В. Речкалов «Известия», № 88, 2004 г.)
Почему женщина, которая не собиралась взрываться, ходила по Москве со взрывчаткой в сумке, не имея регистрации, будучи чеченкой, прекрасно понимая, что ее в любой момент может остановить милиционер: эта доблестная операция спецслужб вызывает много недоуменных вопросов. Правда, в следующей публикации Вадим Речкалов попытался дать на них ответы, побеседовав с теми двумя москвичками, которых по версии следствия Зара Муртузалиева готовила в шахидки. «Выяснилось, что с Зарой они познакомились по собственной инициативе, а воевать против федеральных сил готовы против всякой вербовки». С Зарой девочки познакомились в московской мечети, куда Аня и Маша пришли сами, желая познать истины ислама. Кроме того, им нравились молодые чеченцы, студенты вуза, где девочки учились. «Когда мы узнали, что она чеченка, то сразу начали ее расспрашивать. Мы же интересовались этим народом. Обменялись телефонами, договорились встретиться в субботу…» Из пространной беседы, с «завербованными» москвичками (она занимает полторы полосы), меньше всего следует, что Зара готовила их в шахидки. Но шокирующий заголовок первой публикации уже начал зомбирование сознания обывателя.
Аня: «В новостях много говорили об исламе, в основном, плохого, что мусульмане, дескать, настроены агрессивно… И мне стало любопытно. А может, я думаю, это хорошая религия?»
Маша: «Бабушка моя была очень верующей христианкой, и я тоже… Каждый вечер молилась, но как-то не находила в этой религии упоения. Выходишь из церкви – должно, вроде, легче стать, а у меня наоборот тяжесть на сердце. Потом как-то так вышло, я тогда еще в университете училась, что жизнь начала сталкивать меня с мусульманами. Это были чеченцы. Мы как-то были у них в гостях, и там они делали намаз. На меня это произвело большое впечатление. Как это читалось, этот шепот… Мы тогда чеченцами увлекались, ну, и до сих пор как бы… На «Коньково» в студенческом городке с кем только не общались, кого там только не было – индусы, арабы, грузины, армяне, киприоты у нас были знакомые... Но из всех наций самыми необычными и самыми интересными нам показались чеченцы. Эта их гордость чрезмерная… Короче, девушкам нравится. Я уверена, что мы не одни такие…
Аня: «Чеченцы не такие, как их по телевизору показывают. Мне нравится, что у них все строго. Традиции соблюдаются, обычаи. Они, например, всегда встают, когда кто-то заходит. Парень при общении с девушкой соблюдает дистанцию. Они могут общаться, но он ее даже пальцем не трогает. А девушки чеченские не пьют, не курят. Жена с мужем при посторонних друг друга по именам не называют, своих чувств не показывают, зачем другим на это смотреть. Ребенка своего при чужих не приласкают, не похвалят. Племянника можно приласкать, а своего – ни-ни. Справедливая такая строгость. Я просто влюбилась в эти традиции, в эту страну, в этот народ. Я мечтаю поехать в Чечню.
Аня: «Они (чеченцы) мне все импонировали. Мне нравилось, как они танцуют лезгинку, как пошли воевать за родину – и дети, и мальчики молодые, и мужчины. У нас в институте парень был такой – чеченец. Мы сидели компанией в столовой. Он рассказывал, что из Нальчика приехал. Даже не знаю, что меня в нем заинтересовало. Чеченец – это так необычно. Он говорил, что никогда не позволит своей сестре куда-то ходить без него. Мне это было очень интересно».
Маша: «Мы приняли ислам благодаря чеченцам. Они нам его и преподали. Так получилось, что истинно верующих мы впервые увидели только среди чеченцев. Как они про Бога говорят! Он един, он всемилостив, он всепрощающий…
Маша: «Там различные горы. Ущелья скалистые. Серпантин. Люди. Я представляю таких старичков всяких, бабушек в платках. Ходят такие с палочками. Крепкие, чистые. А мужчины… Я все время себя с чеченцем представляю. Ну, такой мужчина в черкеске, в папахе. А женщины в таких костюмах – платочки, прямые платья, а платок длинный, обвязывает как бы. Такие все красивые, нарядные.
Маша: «У меня были русские друзья – компания целая. И если бы я продолжала с ними общаться, я бы очень быстро испортилась. Может, я такой человек, который поддается чужому влиянию…В общем, были у меня друзья, которые увлекались курением травки. Ну, я тоже увлеклась… Потом у меня появились друзья, которые увлекались хождением на дискотеки. Ну, я тоже начала с ними ходить. И контраст между буднями и выходными стал таким резким, что учиться было невмоготу. И я уехала за город на дачу, чтобы не видеть своих друзей… А когда вернулась в Москву, стала общаться с чеченцами, приняла ислам, бросила университет и всех своих русских друзей. Раздражает эта их расхлябанность, бесполезность обращения с ними».
Аня: «В русских нет сплоченности…»
Аня: «Мы спрашивали у Зары про войну в Чечне. Она говорила, что федеральные войска бесчинствуют, а все, что показывают по телевизору, – это неправда. Потому что когда войско заходит на территорию другой страны, это уже не войско, а мародеры. Зара же чеченка, про войну все знает… О ненависти к русскому народу Зара не говорила. Только к солдатам. Но я тоже говорила о своей ненависти к солдатам. А следователи восприняли это как ненависть ко всему народу».
Маша: «Я считаю, что русская армия творит в Чечне беззакония. Я бы пошла защитницей чеченского народа… Я не считаю тех, кто там воюет, русским народом. Там есть солдатики, а есть контрактники. Вот я бы пошла против контрактников. Которые ради денег не жалеют никого».
Аня: «А я бы хотела помогать раненым чеченцам. Ну, то есть служить медработником. Воевать с оружием все-таки мужское дело».
Маша: «А я бы воевала в действующей армии. Но не снайпером, мне кажется, это нечестно – быть снайпером. Простым солдатом. В руках бы у меня был пулемет, а вот здесь кинжал. Ходила бы врукопашную».
Аня: «А я всегда на стороне слабых».
Маша: «Они не слабые, Аня».
Маша: «Они свободные, непокорные вообще. Они взрослые с детства. В моей семье нет такого мужчины. Главного нет. Отец – добытчик денег, но мягкий человек. Не то чтоб подкаблучник, но все равно как-то… Я вот иду по улице и не вижу среди русских ни одного парня с мужским взглядом. В этих своих серьгах, татуировках, с пивом и хвостиками. Жалкие все какие-то» (В. Речкалов, «Известия» 18.06.04).
Общая направленность материалов СМИ после серии терактов в России носит или констатационный, или обличительный характер. Только очень редкие одинокие голоса пытались в этой связи анализировать истоки и причины терроризма в России, отдавая себе отчет в том, что террористы-самоубийцы – это явление, пришедшее к нам с Ближнего Востока и поэтому не имеющее в России глубоких исторических или культурных корней и справоцированное военной ситуацией на территории Чечни.
«Этот кошмар стал частью истории, вошел в нашу культуру, закрепился в коллективной памяти, однако за прошедший год мы вряд ли продвинулись вперед в понимании сущности происшедшего, а размышления о терроризме и борьбе с ним превратились в банальность», – писал Б. Кагарлицкий о моральных последствиях терактов 11 сентября в Америке и «Норд-Оста» в России.
«Обида, бессилие, озлобление и желание отомстить порождают ненависть такого накала, что ни собственная жизнь, ни жизнь невинных людей уже не имеют никакой ценности. Самоубийство становится самым эффективным способом возмездия. Объект нападения уже не важен.
Показательно, что во время московских нападений последних дней службы безопасности сработали четко и профессионально. Но предотвратить взрывы и гибель людей все равно не смогли, ибо при столкновении с таким типом террора профессионализм спецслужб уже не является достаточным для того, чтобы защитить общество. И опыт Израиля это тоже подтверждает.
Остановить террор должны сами чеченцы и палестинцы. Больше этого сделать некому. Но для того, чтобы это произошло, люди должны получить надежду. Терроризм порождается безнадежностью. Борьба с терроризмом – это борьба за мирное урегулирование, уважающее интересы и достоинство обеих сторон». (Б. Кагарлицкий, «Новая газета», № 50, 2003 г.)
В печатных и электронных СМИ появились материалы, «исследующие» национальную предрасположенность чеченцев к самоубийству. Даже такой вразумительный тележурналист как В. Соловьев усиленно пытался выяснить у психиатра Т. Дмитриевой (ТВС, «Смотрите, кто пришел»), заложено ли «пристрастие» к шахидству в этнопсихологии чеченца. По убеждению замдиректора института имени Сербского профессора Зураба Кекелидзе, психологические установки террориста из Басконии, Северной Ирландии или Чечни крайне мало отличаются друг от друга, несмотря на различие вероисповедания. В подготовке смертников используются догматы веры, однако, не надо придавать особого значения какой-то определенной религии. Террористические акты, проводимые на территории России с помощью смертников, в том числе и женщин, не подражание – считает он.
«Когда бросают бомбу, нельзя же рассматривать это как подражание предыдущим войнам. Можно выделить и некоторые психологические черты, свойственные террористам. Во-первых, сниженный инстинкт самосохранения продолжения рода, особенно это касается женщин, во-вторых, замена личных целей (таких, например, как создание семьи) общественными. В-третьих, преданность определенным идеалам тех, ради которых они идут на смерть. В-четвертых, сниженная критичность по отношению ко всему проходящему. И наконец, вера в загробную жизнь, в то, что в награду за свой самоубийственный поступок они получат место в раю». (З. Кекелидзе «Современный каннибализм» // «НГ», 23.07.03 г.)