сущность юмора.
Совсем иначе построена вышедшая в 1957 году книга Гротьяна «По ту сторону смеха». В основе остроты, считает автор, лежат агрессия, враждебность и садизм, в основе юмора — депрессия, нарциссизм и мазохизм. Гротьян показывает — здесь его взгляды совпадают с идеями Рене Шпица, — что с раннего детства улыбка и чувство юмора развиваются как выражение хорошего настроения и одна из первых форм межчеловеческого общения (см.статью Й. Шторка в т. II). Юмор является наивысшей интеграцией человеческих ценностей, позволяет человеку насладиться частичным возвращением к ранним стадиям развития и дать выход энергии, которая теперь не будет использована для вытеснения. Коммуникация с бессознательным создает предпосылки для творчества, свободы и
здоровья.
Хотя сам Гротьян, по-видимому, даже не заметил, что его взгляд на развитие юмора едва ли согласуется с фрейдовской трактовкой роли Сверх-Я в осуществлении юмора, все же ему принадлежит одна немалая заслуга: опираясь на собранный им фактический материал, он опроверг распространенное заблуждение, что в сновидениях якобы нет никакого смеха и юмора, о чем, впрочем, знали уже Ференци и Фрейд. Мы не можем останавливаться здесь на ею интересных анализах в отношении быка Фердинанда, Мики-Мауса и Алисы в стране чудес. Анализ смеха для Гротьяна — это исследование творческого взаимодействия между бессознательным и сознательным. Переживание удовольствия состоит в осуществлении собственных возможностей. В конечном счете он дает упрощенную форму первоначальной концепции Фрейда: острота возникает тогда, когда агрессивная тенденция вытесняется в бессознательное, соединяется там с радостным воспоминанием детства, а затем неожиданно вновь появляется на поверхности. Освободившийся теперь контркатексис отводится через смех, особенно, если удовольствие от юмора в процессе рассказа может эмпатически отразиться на слушателе. Если этого не происходит, то неудовольствие, стыд и вина возвращаются. Юморист не отрицает существования беды, он лишь показывает, что сильнее ее. Разумеется, победа эта не окончательная и не полная.
309
Теперь дадим ненадолго слово автору, не являющемуся представителем психоаналитической школы, однако серьезно работавшему над этой проблемой. Артур Кёстлер в своей работе «Акт творения» (Koestler 1964) полагает, что возрождение в духовном смысле, как и творчество, может осуществляться посредством бисоци-ации: две прежде независимые мыслительные структуры соединяются друг с другом таким образом, что в иерархию вносится новая ступень. В доказательство Кёстлер приводит, в частности, такой пример: когда Галилей услышал, что приливы и отливы связывают с фазами луны, он воспринял это как шутку. Кёстлер ссылается на бюлеровскую «ага-реакцию», которую мы используем и в анализе для неожиданного осознания вытесненного содержания как следствия верного толкования.
В обоих случаях речь идет о переживании неожиданного озарения в рамках процесса вызревания. Столкновение бисоциированных контекстов Кёстлер назвал «хаха-переживанием», ухватив тем самым важный аспект комического, к которому относится также участие Оно в юморе.
Все авторы едины в своей высокой оценке роли юмора, остроумия и комизма в обеспечении защиты от тревоги. Смех всякий раз возникает при избавлении от опасности, устранении препятствий и внезапных прорывах мыслей, тем или иным образом меняющих реальность посредством опущений, преувеличений или сгущений. Точно так же все авторы сходятся во мнении, что здесь мы имеем дело с предудовольствием, то есть с догенитально обусловленными процессами. Здесь, однако, следует быть весьма осторожным.
Остроумие и юмор, несомненно, являются попытками решения проблемы на стадии незрелой личности, так что пафос высокой оценки, судя по всему, является своего рода реактивным образованием психоаналитиков на вопрос, не получивший удовлетворительного решения. Почти все авторы здесь с полным основанием цитируют Лессинга, который говорит, что узник, высмеивающий свои оковы, освободится еще нескоро (VI, 99), а ведь все в конечном итоге сводится к этому.
Острота есть попытка разом избавиться от тревоги и решить проблему на относительно незрелом уровне. Для этого уровня она — сравнительно хороший выход, но рационального долговременного решения не дает. Когда благодаря остроте разряжается напряженная ситуация внутри группы, это еще не само решение существующей в группе проблемы, а лишь предпосылка для решения.
Я, со своей стороны, постарался ввести в дискуссию о юморе понятие «несерьезного отношения», которым долгое время пренебрегали. Здесь совершенно однозначно речь идет об устранении или смягчении катексиса или контркатексиса, которое временно ослабляет амбивалентность и снижает опасность. Здесь речь может идти об отводе как либидинозной, так и агрессивной энергии, как о репрезентантах объекта, так и репрезентантах себя. В любом случае эта тесная коммуникация между Я и предсознательным, а иногда и бессознательным, всегда служит разрядке напряжения. Если же всерьез задаться вопросом, откуда может взяться это смещение катексиса, то, без сомнения, ответ может быть один: лишь через действие Я, устраняющего преграды, которые отделяют его от Оно или Сверх-Я. Это, однако, возможно лишь в том случае, если границы Я на отдельных участках и на короткое время становятся проницаемыми. При психозе же, согласно Паулю Федерну, эти границы недостаточно катектированы по всему фронту и на долгое время (Federn 1956; см. также статью Г. Яппе).
Обладающий чувством юмора человек является личностью, обладающей — в основном вследствие оральной фиксации — способностью к кратковременному соединению агрессивных содержаний с шутливо-инфантильными содержаниями Оно или дружественными элементами Я-идеала. Правда, нередко это означает известную слабость Я, однако вследствие таких прорывов в области предсозна-
310
тельного и бессознательного это Я приобретает хорошего союзника. При этом возникают относительно гармоничные отношения между личностными инстанциями, а также — благодаря специфической юмористической переработке агрессии — с внешним миром. Впрочем, определенные формы юмора можно трактовать и как реактивные образования, направленные против депрессивного
настроения.
Такая точка зрения, которую нельзя считать окончательной, не отменяет прежних результатов психоаналитических исследований, а лишь переосмысляет эти результаты в свете фактов. Фрейд, несомненно, недооценивал роль шутки и юмора у ребенка, и его концепция была бы понятнее, сделай он акцент не столько на экономии, сколько на освобождении и разрядке, которые и так имплицитно содержатся в его концепции. Однако, если шутка не создаст предпосылки для вполне зрелого долговременного решения, то есть решения, основанного на испытании и освоении реальности, разрядка получается временная и мнимая. Мы хотели бы рассмотреть в этой связи несколько примеров.
Пятилетний ребенок берет с собой на прогулку плюшевого зайца и любящий ею взрослый, приветливо обращаясь к нему, говорит: «Что это у тебя?» Малыш отвечает так же дружелюбно: «Это котик, который говорит "гав-гав"». Здесь перед нами совершенно явный пример детской шутки. Сообщение ребенка можно расшифровать так: «Дурачок, ведь мы оба знаем, что это заяц. Зачем же ты задаешь мне такие глупые вопросы?» Ответ представляет собой бессмыслицу, рефлексивным образом демонстрирующую нелепость вопроса, но он облечен в такую форму, что вряд ли способен вызвать агрессию, а только смех. Тем самым воссоздается основа для взаимного дружелюбия, хотя обоим собеседникам безусловно ясен — по крайней мере в предсознательном виде — истинный критический оттенок сказанного. Без сомнения, тут мы наблюдаем действие Я, состоящее в том, что агрессия на мгновение передается на переработку бессознательному, чтобы в форме бессмыслицы придать ей позитивный эмоциональный оттенок. Такое решение проблемы с оптимальным результатом доступно, однако, лишь ребенку, который
хорошо знает взрослого.
Еще отчетливее мнимое освобождение проявляется в приведенном самим Фрейдом примере юмора приговоренного к смерти, которого в понедельник должны казнить, а он говорит: «Славно начинается неделя». Во-первых, здесь мы сталкиваемся с агрессивной остротой, в которой человек отрицает палача и судей, во-вторых, с нарциссическим юмором, который и перед лицом предстоящей смерти остается неуязвим в своем нарциссизме. Однако эта острота не является действенным протестом, и я бы хотел вопреки Фрейду предположить здесь наличие выраженного элемента покорности. Впрочем, и достигнутое предудовольствие в сравнении с реальностью выглядит жалким.
Благодаря Фрейду эта тема признана одной из важных задач психоаналитической антропологии, и он же оставил нам целостную концепцию, сохранившую и доныне свое значение после небольшой корректировки. Я считаю абсолютно верной точку зрения, что юмор должен быть включен в число защитных механизмов. Для многих людей он является идеальной возможностью справляться с угрозами, исходящими изнутри и снаружи, и это как раз те люди, которые особенно приятны в общении. Они избегают ненужных конфликтов, позволяют своим поведением решать — зачастую, как выясняется, сообразным действительности образом — проблемы и вносят тем самым существенный вклад в гармонизацию своего окружения — качество, которое именно в наши дни ценится по достоинству.
311
ЛИЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ ФРЕЙДА К ЮМОРУ
Подход глубинной психологии состоит в том, чтобы судить о поведении исходя из психодинамики личности, поступающей тем или иным образом.
Поэтому было бы естественным исследовать эту личную позицию на конкретном примере. Анализ содержания литературного произведения, как показал сам Фрейд на примере романа Вильгельма Йенсена «Градива», ■— законный путь к объяснению сознательных и бессознательных мотиваций автора. Поэтому для этой цели мы попытались использовать примеры острот, приводимых Фрейдом в его книге. В общей сложности там фигурирует полторы сотни примеров, причем источник указан далеко не для всех. Два основных автора, на которых он опирается, — Гейне и Лихтенберг. Цитаты из Шекспира, хотя и приводятся относительно часто, не являются все же примерами острот в строгом смысле слова. Нестрой, как ни странно, цитируется лишь единожды. Марк Твен также обсуждается без примеров (как защиты от чувства жалости). Основная часть приведенных острот, очевидно, взята Фрейдом из материала, который он специально собирал в повседневной жизни и используя имевшиеся в его распоряжении информационные возможности. В основе приведенных примеров явно лежит отбор — осознанный или бессознательный.