50
софским стилем. В ней отражается длившаяся всю жизнь борьба младшего (на двадцать пять лет) Бинсвангера с амбивалентным отношением к отцовской фигуре Фрейда.
Переписка начинается с подведения итогов первых трех визитов Юнга и Бинсвангера к профессору. Фрейду тогда исполнился пятьдесят один год, Юнгу — тридцать два, а Бинсвангер еще не достиг и двадцати шести. Он и Юнг были первыми двумя гостями, принявшими 6 марта 1907 года участие в частном заседании Венской группы, которое состоялось в среду вечером на квартире у Фрейда. Два академических врача из Швейцарии, оба неевреи, сулили Фрейду широчайшее распространение «дела» психоанализа по всему свету. Так началась его постоянная переписка с Бинсвангером, приведшая к дружбе на всю жизнь, несмотря на разногласия в научных воззрениях.
Как вспоминает Бинсвангер, Фрейд расспросил обоих своих гостей, которых он видел впервые, об их снах и не воздержался от интерпретации, не слишком обращая внимание на возражения.
Фрейд старался не вникать в философию бытия Бинсвангера и советовал последнему придерживаться его, фрейдовских, взглядов лишь настолько, насколько это возможно, оставаясь при этом добрыми друзьями. На этих условиях обоим и впрямь удалось, несмотря на разницу во взглядах, в частности, о значении религии и искусства, сохранить на всю жизнь хорошие отношения. 11 февраля 1929 года Фрейд писал (Binswanger 1956, 103): «В отличие от многих других Вы не допустили, чтобы Ваше интеллектуальное развитие, которое Вы все больше высвобождали из-под моего влияния, разрушило бы также и наши личные отношения, и Вы сами не знаете, как благотворно действует на людей подобная деликатность».
Основная переписка между Фрейдом и Бинсвангером приходится на 1911—1912 годы, то есть на исторический период до разрыва с Юнгом. Когда же встал вопрос о том, чтобы удержать Юнга, Бинсвангер, входивший в правление Цюрихской группы, играл роль посредника, поскольку он воспринимал Швейцарию как сердце империи психоанализа. Когда же разрыва с Юнгом избежать стало невозможно, Фрейд с горечью заметил Бинсвангеру: «Это Ваше упущение».
Письма Бинсвангера Фрейду полны уважения, сердечны, написаны с известной долей близости и содержат много личного, впрочем, последнее относится к обоим. Бинсвангер был одним из немногих, кому Фрейд мог даже пожаловаться, они находили друг в друге взаимную поддержку, когда внезапные удары судьбы причиняли им боль. В «Воспоминаниях о Зигмунде Фрейде» Бинсвангер пишет:
«Как уже сказано, мне чужда задача составлять комментарий к каждому письму Фрейда, поскольку я убежден, что человеческий образ, носивший имя Фрейда, достаточно отчетливо и красноречиво проявляется в самих письмах. Я хотел бы, однако, здесь указать на то, что участие, будь то в рождении или смерти, у ославленного рационалистом Фрейда не только исходит от сердца, но также охватывает весь наш общий человеческий удел, condition humaine, с его «достопримечательностями», и как часто его участие в личной судьбе выливается в изумление перед загадкой нашего бытия» (Binswanger 1956, 39).
Когда в 1912 году Бинсвангер решился на операцию по удалению злокачественной опухоли и должен был учесть вероятность ранней смерти — к счастью, он прожил еще больше пятидесяти лет, — Фрейд был единственным, с кем он в своей сдержанной манере поделился этой вестью. Фрейд отвечал (Е. Freud 1960, 302—303):
51
Вена IX, Берггассе, 19, 14 апреля 1912 г.
Дорогой господин доктор,
Я, старый человек, который не был бы вправе жаловаться, если б моя жизнь завершилась через несколько лет (и твердо решился не сетовать), воспринимаю особенно болезненно, когда один из моих цветущих учеников сообщает, что жизнь перестала быть для него надежной, — один из тех, в ком должна продолжаться моя собственная жизнь. Все же я собрался с мыслями и припомнил, что, несмотря на существующие опасения, у Вас есть еще все шансы и Вам лишь напомнили внезапно о той ненадежности, в которой подвешены все мы и о которой мы так охотно забываем.
Теперь Вы не забудете о ней, и жизнь будет для Вас иметь, как Вы пишете, особое, возвышенное очарование. Впрочем, будем уповать на то, во что без иллюзий позволяет нам верить состояние нашего знания. Разумеется, я сохраню тайну, как Вы того желали, гордясь оказанным Вами предпочтением. Однако естественно, что я испытываю желание поскорее Вас увидеть, если это может произойти без затруднений для Вас. Может быть, на Пятидесятницу? Напишите, подходит ли Вам это.
Я рад слышать, что замысел Вашей работы еще более приблизился к Вам, и сразу же отвечу на все остальные Ваши вопросы, которые свидетельствуют о Вашем интересе к событиям в нашем кружке.
..Лишь у немногих великих людей величие проявляется и тогда, когда они достигли успеха, и я полагаю, что надо отличать величие свершения от величия личности.
А-р С. — приятный человек и добрый друг. Женщина, о которой Вы пишете, его падчерица, и она несколько иного склада. Я знаю ее в качестве матери и всегда обнаруживал, что этой женщине, при всей ее доброте и приятности, не хватает чего-то вроде моральной серьезности. Она словно находится в постоянном эротическом опьянении. Однако вполне возможно, что печальный опыт ее брака пробудил в молодой женщине некоторую серьезность, и я был бы очень рад узнать, что под Вашим руководством она превращается в нечто приемлемое.
«Имаго» вышел, мой второй раздел (о табу') в третьем номере, будем надеяться, окажется интереснее первого.
А теперь посылаю Вам сердечные пожелания выздоровления и сохранения Вашего прекрасного, мужественного и отважного духа — Вам и Вашей милой сиделке.
Верный Вам Фрейд. ' «Тотем и табу» (1913), G. W. IX.
Последовавший за этим письмом визит Фрейда к Бинсвангеру в Кройцлинген с 24 по 26 мая стал для Юнга, которого Фрейд известил о своем местопребывании (причем Фрейд рассчитывал, что Юнг тоже появится в Кройцлингене), поводом в течение нескольких месяцев брюзжать на Фрейда и постоянно попрекать его «кройцлингенским жестом». Здесь, очевидно, сыграло роль чувство ревности.
Фрейд с трудом разбирал почерк Бинсвангера и поэтому попросил своего корреспондента печатать свои послания на машинке. Однажды он решился отправить письмо назад, не прочитав, но тут его невестка Минна сказала ему, что послание содержит сообщение о трагической смерти сына Бинсвангера. Фрейд отреагировал незамедлительно (Е. Freud 1960, 403):
52
Вена IX, Берггассе, 19, 11 апреля 1929 г.
Дорогой господин доктор,
Я не знаю, было лито в 1912 или 1913 году, когда я навестил Вас и нашел Вас столь отважным, что с тех пор Вы приобретали все более высокое значение в моих глазах. Как Вы знаете, годы превратили меня в дряхлого старца. Я не могу отправиться в путь, чтобы пожать Вам руку.
12 апреля 1929 г.
Как раз сегодня моей умершей дочери исполнилось бы тридцать шесть лет'.
Вчера я чуть было не совершил тяжелой ошибки. Я начал читать Ваше письмо, распознал несколько любезных слов, которые я не хотел бы упустить, но не смог составить ни единого предложения, и чем дальше я читал, тем загадочней для меня становился Ваш почерк. Я подумывал, не следует ли мне отослать Вам Ваше письмо с шутливым признанием поражения и просьбой, переписав, вновь прислать его мне, но тут моя невестка вызвалась помочь и передала мне ужасное сообщение о том, какое известие содержат дальнейшие страницы, и тут только меня осенило, почему на этот раз Вы не воспользовались диктовкой и пишущей машинкой.
Всем известно, что острая скорбь после такой утраты сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что становится на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, остается чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься. Прошу Вас передать от меня сердечное сочувствие Вашей милой жене.
С прежней дружбой
Ваш старый Фрейд. ' Софии Фрейд.
Последнее письмо в этой переписке от 7 ноября 1939 года принадлежит вдове Фрейда, выразившей благодарность за сочувственное послание Бинсвангера (Binswanger 1956, 120):
...Как прекрасно, дорогой доктор, что Вы познакомились с ним еще в пору раафета, ведь он бесконечно страдал перед концом, так что даже те, кто всегда любил его, вынуждены были желать его избавления! И все же, как ужасно тяжело лишиться его, остаться жить без такой доброты и мудрости! Слабым утешением для меня будет сознание, что за пятьдесят три года нашего брака между нами не было произнесено ни единого дурного слова и что я всегда по возможности старалась убрать с его пути проблемы повседневной жизни. Теперь моя жизнь утратила и содержание и смысл...
Переписка Фрейда с Оскаром Пфистером
В переписке, которую Фрейд, венский профессор, вел со швейцарским пастором Оскаром Пфистером (1873—1956), проявляется отношение Фрейда к религии и моральным ценностям психоанализа.
Переписка начинается в 1909 году и обрывается вместе со смертью Фрейда в 1937-м. Она состоит из 134 писем Фрейда, из них около ста, в основном без сокращений, были опубликованы (Freud/Pfister 1963), и нескольких сохранив-
53
шихся писем Оскара Пфистера. Часть писем Пфистера — написанных в 1912 году — по желанию Пфистера была собственноручно уничтожена Фрейдом, другая часть пропала во время переезда Фрейда в Англию. Издатели переписки Эрнст Фрейд и Генрих Менг27 сумели восстановить некоторые письма Пфистера на основании стенографических записей. Письма Фрейда пастор Пфистер передал дочери Фрейда Анне с разрешением «воспользоваться нужным материалом» с единственной оговоркой: ничего «могущего оскорбить живущих» не должно быть опубликовано (там же, 10).
Оскар Пфистер натолкнулся в 1908 году на фрейдовские труды и был столь очарован новым знанием, что все более и более пытался внедрять психоаналитический подход в своей пасторской работе.