Современная медицина выросла в результате разрыва с натурфилософией, происшедшего еще до Фрейда. Физикалистская программа нашла свое выражение в попытках Фрейда метапсихологически разобраться в обусловленных социализацией недугах и их терапии. То, что он придерживался ложного научного толкования обоснованной им идеологической критики неврозов, не объясняется, однако, в достаточной степени ссылкой на происхождение психоанализа из «школы Гельм-
186
гольца» (S. Bernfeld 1945). В той мере, в какой люди в результате травматизации превращаются в социальные автоматы, их повторяющееся поведение становится легкопрогнозируемым. (В таком случае связь травм и симптомов можно выразить в форме законов-гипотез, имеющих объяснительную и прогностическую функции.) Это fundamentum in re психологической естественной науки. Однако терапия нацелена не на доказательство теоретических «законов», а на устранение их воздействия через изменение тех условий, которые вызвали навязчивое повторение, то есть через устранение травматогенной бессознательности пациента. Терапевтическое объяснение приводит к более адекватному самопониманию пациента, находящегося во власти чркдых его Я продуктов своего бессознательного. Поэтому психоанализ является чем-то большим, чем естественная наука, и одновременно чем-то
совершенно иным.
Ференци не занимался этой проблематикой. Как и Фрейд, он знал «только две науки», науку о природе и науку о душе, и только две основные гипотезы — физикализм и психизм. Негативным последствиям продолжающегося научного разделения труда, возрастающему отчуждению наук о природе от наук о душе он надеялся противодействовать с помощью «утраквистского» метода: при критическом рассмотрении «сегодняшнего научного производства» становится очевидным, «что наука, если она действительно хочет оставаться объективной, должна работать, чередуя чисто психологический и чисто естественнонаучный опыт, и подкреплять как внутренний, так и внешний опыт взаимными аналогиями, что соответствует колебанию между проекцией и интроекцией. Я назвал это утрахвизмом всякого правильного научного производства» (О I, 93). Подобный утраквизм существует благодаря перемежению плодотворных пристрастностей. Уход от спекуляций относительно природы привел к образованию (физикалистской) естественной науки; открытие заново души происходило, однако, под знаком естественной науки, но не было простой регрессией к натурфилософии. Биоанализ, разработанная Ференци герменевтика природы, опирается прежде всего на результаты психоаналитических и биологических (в области истории природы) исследований. Явная односторонность научного развития станет по-настоящему продуктивной как раз в его неминуемых кризисах. Утраквизм предполагает раздельное развитие гетерогенных дисциплин; междисциплинарное сравнение, перевод одного в другое теории и наблюдений должны устранить относительную слепоту этих контрагентов.
Франц Александер, следуя Ференци, толковал «открытие психики заново» как реакцию на предшествующий, происшедший в XIX столетии «поворот вовне»: «Феномен истерии нарушил душевный покой материалистов... Они справедливо почувствовали, что с этой стороны последует смертельный удар по материалистической медицине, а отсюда по всему материалистическому мировоззрению XIX века» (Alexander 1925, 446). Он формулирует мысль, что кумулятивно развивающееся естественнонаучное исследование и его приложение в поступательном процессе овладения природой к познанию социальных отношений, определяющих направление этого исследования, ничего не дали и что возрастающий контроль над «природой» сопровождается возрастающим бессилием перед динамикой самобытного общества: «За техническое покорение природы приходится расплачиваться полной слепотой к внутреннему... Когда достигнуты границы экспансивной, направленной вовне культуры, перед человеком встает задача приспособиться к своему собственному творению. Создавшая сама себя культура угрожает, подобно лишенному души призраку, своему собственному существованию... Задача культуры этого периода состоит в том, чтобы как можно более полно познать (психику), прежде чем в ближайшее победоносное время она вновь не окажется в забытье грядущей дио-нисийской культуры» (там же, 445—446). Бернфельд, двенадцать лет спустя при-
187
ступивший к критическому пересмотру биоанализа, имел перед глазами фашистское «помутнение рассудка». Он попытался провести границу между биоанализом Ференци и поднимающейся волной иррационализма. Прежде всего он указывает на связь «конкретных идей и общей позиции биоанализа Ференци и его непосредственных учеников» с немецкой романтической натурфилософией (Bernfeld 1937, 208). «Еще совсем недавно такое причисление к романтической натурфилософии походило на оскорбление научной чести. Но времена сильно изменились... На самом деле в континуальности романтической натурфилософии с середины XVIII века нет никакого разрыва... Новым является только то, что она вновь проникает в те науки, которые освободились от нее в строю порицавшемся XIX столетии, а в действительности значительно раньше... Профессора медицинских и, как мы сегодня сказали бы, биологических и психологических кафедр с 1840 по 1890 год совсем не употребляли лексику, воззрения и идеи натурфилософии. С 1890 года они используют их все больше и больше. Для такого воздержания у них были вполне веские основания... Если прочесть то, что в 1935 году пишут некоторые неоромантические физики, то отнюдь не испытываешь радости при мысли, что биоанализ относится к этому нынешнему научному миру и что психоанализ, пожалуй, в немалой степени содействовал его появлению» (там же, 209). Бернфельд говорит, что общее у биоанализа с натурфилософией — это не нечто особое, а, пожалуй, его связь с наукой, современной теоретической биологией (там же, 211— 212). Поэтому следует ждать трансформации биоаналитической натурфилософии в биоаналитическую естественную науку. Он предпочел бы отказаться от «персонификации органов тела», о которой говорится в 1-й главе «Теории генитальности», с помощью математической топологии перепроверить и уточнить открытые Ференци неожиданные структурные сходства между органическим и психическим. Об опытах в этом направлении Бернфельд пишет: «Они научили меня, что истолкование биоанализа Ференци как науки, несмотря на многие отказы, приводит все же к более неожиданным результатам, чем натурфилософия (там же, 235).
Вслед за Гербертом Маркузе (Marcuse 1957, 13), который первым философски прочел теорию Фрейда44, Одо Марквард, говоря о предметно-понятийной общности у Фрейда и Шеллинга, отстаивает тезис, что психоанализ не противоречит (трансцендентальной) философии, а является состоянием философии (Marquard 1973, 87 и далее; 1968, 657 и 379). То, что связывает друг с другом теории Фрейда и Шеллинга, — это, согласно Маркварду, присущий всему XIX столетию поворот от истории и обращение к природе, смена философии истории философией природы — сначала в образе эстетики и мифологии, затем, после их «отказа», в виде терапевтики (Marquard 1973, 103 и далее). Там, где из-за вечного варварства исчезает надежда на эмансипацию посредством исторического деяния и оказывается иллюзорным бегство в сферу манящей природы и прекрасных творений, остается надежда на медицинскую терапию человеческой природы. Новалис сформулировал решение этого духовно-исторического поворота, Ференци — спустя 125 лет — его подхватил. Нет более емкой формулы для терапевтической коррекции неудавшегося процесса социализации, чем начало 28-го фрагмента (1798): «Высшая задача развития есть овладение своей трансцендентальной Самостью, умение быть Я своего Я» (Novalis 1960, 425). Новалис пишет: «Поэзия — это великое искусство конструирования трансцендентального здоровья. В этом смысле поэт является трансцендентальным врачом» (там же, 535). Марквард, указывая на Фрейда, добавляет: если поэт как трансцендентальный врач не помогает, то «за ним следует настоящий врач — хранитель "трансцендентального здоровья"» (Marquard 1973, 98). А Ференци (в связи с 75-летием Фрейда) предсказывает, что грядет время иатрофи-лософии» (О I, 295).
188
Фрейд вновь ввел в среду терапии диалектику отчуждения и присвоения, разработанную первоначально в философии истории. Его учение о неврозах с самого начала требовало дополнения в культурно-исторической перспективе. Ференци пытался дополнить психоаналитическую терапию не теорией истории и культуры, а философией природы. Благодаря «Тотему и табу» (1912/13) и «Будущему одной иллюзии» (1927), с одной стороны, и «Теории генитальности» (1927) —с другой, «система» «иатрофилософии» стала завершенной. Реконструированная Марквардом скрытая связь между психоанализом и натурфилософией становится явной в «теории генитальности» Ференци.
Критика псевдоприроды является целью психоаналитической терапии. Она проявляет себя в том, что разбивает навязчивые повторения. Интерес Ференци направлен на необычные состояния совокупления, рождения, сна, обморока, рвоты и т.д. Их смысл, «биологическое бессознательное» (Г, 390, 391), можно раскрыть только герменевтически; оно никогда не было «вытеснено» и может быть понято в первую очередь человеком, реконструирующим органическую эволюцию. Анализируемые феномены природы «не отвечают», и их анализ не ведет к освобождению. Цель биоанализа не эмансипация, а радость от удачного истолкования.
Истерическая конверсия, загадочный прыжок из психического в соматическое, изображение психических конфликтов через перефункционализацию органов, их «ге-нитализация» с помощью механизмов смещения и сгущения, известных из работы сновидения и из ошибочных действий (О III, 144 и далее), является первым опорным столбом биоаналитической конструкции; фрейдовская теория влечений, вторжение из сферы психологии в сферу физиолого-соматическую — вторым, ференци считал механизм конверсии всеобщим принципом эволюции. Его утраквистский опыт связан со скрытым панпсихизмом. Ж. Ламарк, учивший о наследовании приобретенных, свойств и указывавший в качестве наследия эпохи Просвещения и Французской революции на активные тенденции организмов, которым не нашлось уже места в более прогрессивном эволюционном учении Спенсера—Дарвина 43, является для Ференци — как и для Фрейда — теоретиком эволюции, на которого они опираются, имплантируя в свои теории «желание как фактор развития» 46. Биоанализ, «аналитическая наука о жизни» (Г, 398), «видит повсюду лишь желания к восстановлению прежних состояний жизни и смерти» (там же, 396); «даже то, что внешне стремится «вперед», в сущности, извлекает свою энергию из притягательности прошлого» (там же, 363). Всякое развитие идет по пути приспособления к актуальным задачам, проистекая из попытки «восстановить вынужденно утраченную исходную ситуацию» (там же, 375): «Аутопластика может быть чисто регрессивной (ограничение потребностей, возврат на более примитивные ступени), но может быть и прогрессивной (развитие новых органов)... Приспособление может состоять в отвыкании от объектов удовлетворения или в привыкании к новым, то есть в превращении нарушения (сначала всегда неприятного) в удовлетворение. Это происходит через идентификацию с вызвавшим нарушение раздражителем и его интроекцию; таким образом из нарушения как бы возникает часть Я (влечение), и таким образом внутренний мир (микрокосмос) становится отражением внешнего мира и его катастроф» (там же, 397—398). Если бы эволюция видов была спровоцирована катастрофическими геолого-климатическими изменениями среды, а живые существа, следуя новыми, все более сложными окольными путями приспособления, совершали регрессию к покою анорганического 47, то тогда мы могли бы понимать загадочные поначалу феномены как выражение этих противоречивых тенденций, как отображение угрожающих жизни катастроф и удачного приспособления. Связывая воедино биологические наблюдения и психоаналитический опыт, Ференци обращается к психоаналитической теории символов48: символ и символизируемое находятся исходно в отношении эквивалентности. Только вследствие вытеснения одна часть параболы становится более выраженной за счет другой, которая реггрезентирует-