Даже читателю, знакомому с психоанализом, все это может показаться чудовищными, извращенными представлениями, возможно, он даже подумает, что это фантазии психоаналитика. О том, что это не так, свидетельствуют многочисленные высказывания пациента, выраженные, разумеется, в завуалированной, зашифрованной форме и требующие перевода: во сне он видит зубного врача, который сверлит и что-то делает во рту. Пчела укусила его за язык, отчего тот распух. Врач обследует его задний проход, и он испытывает отчасти приятные, отчасти неприятные чувства, ощущая в анусе палец. Собственные мысли пациента привели его затем к скрытому смыслу сновидений, причем аналитику потребовалось лишь добавить в своих интерпретациях отдельные недостающие куски, так что в конце концов возник образ, который когда-то и без того уже существовал в душе ребенка, но, поскольку был связан со столь сильным страхом, то в свое время был тут же вытеснен и далеко запрятан ценой невроза навязчивости.
Доказательствами правильности толкования явились свидетельства пациента, его озарения, его «ага»-реакции, следовавшие за ними новые озарения, на время усиливавшиеся реакции и, наконец, постепенное ослабление его напряжения в отношении к аналитику, которое возникало прежде из-за настойчиво прорывавшихся в сознание фантазий. Теперь была создана основа для следующей фазы лечения, в которой пациент вновь сменил пассивную позицию на активную, все более воспринимал меня как соперника, которого нужно победить так же, как когда-то отца: он обзавелся новой подругой, над которой главенствовал, был абсолютно потентен, купил новую машину и по-мужски вел себя дома. При этом вновь укрепилась их с матерью коалиция против отца, которого — после проработки своих пассивных желаний, то есть желаний быть ребенком или девушкой — он хотя по-прежнему боялся, но уже не так сильно, как раньше. Все еще сохранялся страх наказания, ведь машина могла во что-нибудь врезаться, ее нужно беречь как зеницу ока. Не трудно догадаться, что машина — это он сам (по-гречески: autos = сам), она лучше, чем прежняя, больше, сильнее, мощнее, быстрее, маневреннее и, к тому же, сидения раскладываются и на них можно удобно устроиться с девушкой. Так пациент из инфантильно-женственного юноши пациент превратился в спортивного, уверенно ведущего себя мужчину, который хотя и испытывал все еще легкий страх из-за «запретного триумфа» над отцом, над аналитиком — его только что купленная автомашина была также больше, чем у аналитика, — но все больше
664
понимал: так уж устроен мир, что молодежь выступает против отцов, расплачиваясь за это чувством вины, и не может учиться у них иначе, чем ценой подчинения. Благодаря такому прогрессу мучительное для обеих сторон соперничество уступило место живительному соревнованию, в котором никто никого не должен убивать и которого обе стороны получали удовольствие. Прошел страх оказаться разрушенным другим или самому разрушить другого, а вместе с ним и чувство вины из-за этого конфликта. Постепенно стали отступать навязчивые идеи и действия, параллельно улучшалась работоспособность, он снова начал радоваться жизни вместе с друзьями и подругами. Тем не менее пациент никак не мог решиться жениться: за этим скрывалась связь с матерью, от которой он окончательно еще не освободился. И все же он решился покинуть родительский дом, чтобы наконец осуществить то, от чего он когда-то отказался а именно поработать заграницей, проявить себя там и тем самым достичь большей самостоятельности и независимости от родителей, хотя родители и пытались его увещевать: «У тебя ничего не получится». После достигнутого реального успеха он мог с чувством справедливой гордости уличить родителей во лжи. В конце концов он сумел добиться своей цели, избавиться от родительской, прежде всего материнской, опеки, и таким образом доказать себе и своему аналитику, что он — пусть даже на это ушло пять лет психоаналитической работы, в общей сложности 717 часов — достиг того, что в психологии обозначают автономией и что называют также самостоятельностью
или независимостью.
В следующем разделе мы попытаемся теоретически осмыслить, что происходило с нашим пациентом во время его болезни, как он пришел к этому и какие решения каких конфликтов оказались решающей предпосылкой для выздоровления; при этом мы будем опираться преимущественно на работы Фрейда.
ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ НЕВРОЗОВ НАВЯЗЧИВЫХ
СОСТОЯНИЙ
Психоаналитик, исследующий клинические феномены, такие, как в описанном выше случае невроза навязчивых состояний, обычно исходит из следующих пяти аспектов: 1) генетического, 2) динамического, 3) структурного, 4) энергетического и 5) адаптивного.
Важнейшими при этом являются генетический и динамический аспекты. В первом случае речь идет о сведении нынешних клинических явлений к причинам, лежащим в прошлом пациента. Это проявляется в том, что анализ сновидений, мыслей и переноса прошлых чувств на аналитика словно разворачивает течение жизни в обратном направлении, оживляет прежние, как казалось, давно минувшие времена. Прошлое становится настоящим. Ранние тяжелые для психики ребенка и потому непроработанные сцены проигрываются снова, словно реальные.
Динамический аспект должен помочь нам понять динамику, то есть взаимодействие сил в конфликтной ситуации, которая содержит по меньшей мере две составляющие. Одна сила а) стремится к удовлетворению влечения, тогда как другая сила б) этому препятствует. Или же при наличии трех разных сил: импульс а) стремится к удовлетворению влечения, импульс б) препятствует, импульс в) служит посредником между двумя противоположными силами.
В структурной перспективе психоанализ в рамках структурной теории устанавливает связь клинических явлений с такими образованиями, как Я, Оно, Сверх-Я и Я-идеал. Кроме того, в энергетическом аспекте эти инстанции наделяются определенными энергиями, которые в рамках дуалистической теории влечений подразде-
665
ляются на сексуальную или либидинозную и агрессивную. И наконец, в адаптивном аспекте симптом оценивается с точки зрения его функции во внешнем мире или в обществе. Пять этих так называемых «метапсихологических» аспектов помещены в начало данной теоретической главы потому, что они помогут нам упорядочить явления, описанные в нашем примере классического невроза навязчивых состояний, которые в противном случае остались бы непонятными.
В генетической перспективе речь идет прежде всего о непреодоленных конфликтах раннедетской сексуальности, в первую очередь о «ядерном комплексе» невроза — эдиповом комплексе (Freud VII, 428). Расщепленные или амбивалентные эмоциональные побуждения любви и ненависти относятся к одному и тому же человеку, при этом образуются характерные констелляции, когда ребенок ненавидит одного родителя и любит другого. Однако оба эмоциональных побуждения невыносимы для маленького, зависимого ребенка, поскольку уже на ранних стадиях социализации ему было указано, что ненависть к отцу или к матери, а также стремление владеть матерью или отцом — желания запретные. Поэтому «невыносимое представление» вытесняется и «отделяется от своего аффекта» (I, 65). При этом «высвободившийся аффект» вследствие «ложного присоединения» «прикреп-- ляется» к другому, менее запретному представлению (I, 66).
Эти описанные Фрейдом уже в 1895 году защитные механизмы использовал и наш пациент, когда, например — разумеется, бессознательно — вместо невыносимого представления о том, чтобы оттеснить отца от матери, он просто его принижает, объявляет «нулем», «пустышкой» и «смещает» свой гнев, порожденный ревностью, на магазинную кассу, с которой затем обходится так, как хотел бы поступить с отцом, и в ярости швыряет на пол. Касса является заменой отца; она разрушается точно так, как ребенок хотел бы разрушить отца. Фрейд говорит здесь о «транспозиции аффекта» (I, 71).
Стремление разрушать, быть агрессивным и есть то, что скрывает за собой навязчивые представления и навязчивые действия. Если бы дурные побуждения проникли в сознание, они вызвали бы у чувствующего себя беззащитным и зависимым ребенка невыносимый страх. Таким образом, «активная сексуальная агрессия» заменяется «первичным защитным симптомом» (I, 387), что приводит к прямой противоположности первоначальным намерениям. Наш пациент говорил о себе как о доброжелательном человеке, внутренне же был полон ненависти. Его преувеличенная доброжелательность и вежливость были «реактивными образованиями» на ненависть. Навязчивые симптомы — это также «компромиссные образования между вытесненными и вытесняющими представлениями» (I, 387), с единственным отличием от истерии (см. статью А. Грина), что то, что вытеснено, и то, что вытесняет, не объединяются в истерическом или конверсионном симптоме, — вытесненное вначале допускается в сознание и даже переживается при этом с определенным удовлетворением, но затем вытесняющее снова пытается его устранить. Фрейд говорит о «двухвременных навязчивых действиях, где первый темп устраняется вторым» (VII, 413). Желание разрушать, страх этого желания и защита от него — таков путь регрессии, которую предпринимает невротик, чтобы избежать угнетающих конфликтов эдипова комплекса (предосудительных импульсов ненависти и любви к отцу или к матери, точнее: в случае мальчика овладеть матерью и заменить отца, в случае девочки — стать женой отца и заменить ненавистную мать): переходя на более раннюю стадию развития сексуальности, когда еще нет дифференциации мужских и женских половых признаков и когда сексуально катектированы не гениталии, а догенитальные области тела, такие, как анус и мускулатура, в которых вместо генитальных желаний основными являются импульсы влечения властвовать над другими, мучить их и даже разрушить. Тем самым несча-
666