534
се не близкому, о своем стесненном материальном положении, и поэтому протаскивающаяся вперед мысль облачается в одеяние симптоматического действия, которое символически выражает то, что должно было бы быть утаено, и тем самым дает говорящему облегчение от бессознательного (IV, 224, ср. также: Phillips 1962, 108, и Lorenzer 1970a, 15-16.).
В этом примере символ отбрасывает свою прежнюю знаковую функцию — указания лишь на временное совпадение с символизируемым — и становится носителем содержательного значения. Лоренцер не сомневается, что в этом сочинении, знаменующем «обращение к субъективным содержаниям» (Lorenzer 1970a, 16), психологии придан совершенно новый логический статус.
«Отказ от раннего понятия символа-воспоминания действительно является радикальным. Место случайно-произвольной связи занимает логическая; указание на исключительно временную связь углубляется до генетической связи, а обобщенная, неотрефлексированная связь болезни с обидой заменяется отрефлексирован-ным биографическим пониманием» (там же).
То, что этот взгляд на «символизацию» уже в самом начале наслаивается на исходное представление о символе припоминания, становится особенно очевидным на одном примере из «Очерков об истерии»:
«Если покажется, что в этих примерах механизм символизации отодвинут на второй план, что, несомненно, соответствует правилу, то я располагаю также примерами, которые, похоже, доказывают возможность возникновения истерических симптомов в результате одной только символизации. Один из наиболее красивых опять-таки относится к госпоже Сесилии. Пятнадцатилетней девочкой она лежала в постели под присмотром своей строгой бабушки. Внезапно девочка вскрикнула от того, что почувствовала сверлящую боль во лбу между глазами, которая затем не прекращалась в течение нескольких недель. При анализе этой боли, вновь возникшей спустя почти тридцать лет, она сказала, что бабушка посмотрела на нее столь "пронизывающе", что ее взгляд словно глубоко проник в мозг девочки. Она опасалась, что пожилая женщина относится к ней с недоверием. Высказав эту мысль, больная громко рассмеялась, и боль вновь прекратилась. Здесь я не могу обнаружить ничего иного, кроме механизма символизации, который в известном смысле находится посредине между механизмом самовнушения и механизмом конверсии» (Freud I, 249; ср. также: Lorenzer 1970a, и Phillips 1962, 17).
Символ и символизируемое (А и Б) в этой редакции следует понимать как отношение и временного соположения, и содержательного взаимопроникновения; фигура, выступавшая в роли отличительного признака, превратилась в фигуру содержательной связи. Этим обусловлено также и изменение взгляда на отношения между психикой и сомой; первоначально взаимосвязь понималась как каузальное отношение: психическая травма продуцировала симптом, представлявший собой символ воспоминания. Логический статус полностью соответствовал статусу причины и следствия; одно влечет за собой другое. «Символизация» же означала в целом «замещение одного объекта другим» (XVI, 205); душевное замещается физическим в отношении, основанном на сходстве (ср.: Phillips 1962, 17).
В качестве наглядного примера Фрейд описывает случай пациентки, которая долгое время не могла подняться с постели из-за диффузных болей в ногах. Когда же она поправилась настолько, что смогла спуститься к общему столу, то внезапно ощутила сильнейшую боль в правой пятке. В анализе в конце концов выяснилось, что пациентка символически выделила из без того уже имевшейся симптоматики особый симптом, передававший ее опасение, что она не сумеет занять в обществе место, которое принадлежит ей по праву (I, 248~249).
535
Перейдем теперь к третьей, основной редакции понятия символ. Она возникла, когда Фрейд искал вспомогательные средства для анализа неврозов и обратился к толкованию сновидений. Очень скоро обнаружилось, что talking cure, терапевтическая беседа, лишь тогда достигала успеха, когда удавалось выявить скрывавшееся за речью смысловое содержание. Пациенты, однако, не могли просто так его выдать. Зато в образованиях сновидца обнаруживались фигуры, указывавшие на скрытый смысл, и поэтому позволявшие расшифровывать его проще, нелсели несколько громоздкие образы свободных ассоциаций. В них возникало множество фигур, картин, действий, которые, взятые сами по себе, поначалу казались непроблематичными, но при ближайшем рассмотрении все же представали теневыми отображениями скрытого за ними проблематичного содержания. Также и для них Фрейд употреблял название «символ». Бессознательные содержательные моменты, которые из-за своей конфликтности не могли предстать без искажения даже во сне, облачались в невинное одеяние более или менее бытовых сцен. Оказалось, как говорит Фрейд, что «сон пользуется такими символизациями, которые рке в готовом виде содержатся в бессознательном мышлении, поскольку благодаря своей образности и, как правило, свободе от цензуры более удовлетворяют требованиям цензуры сновидений» (И/Ш, 354). (Так как в дальнейшем речь идет скорее о функциях и структурах, мы будем указывать на хронологию лишь тогда, когда она по особым причинам покажется нам важной; поэтому несущественно, что эта цитата была включена в первоначальный текст только позднее [в 1911 или 1914 году].)
Общей идеей этого нового подхода было то, что в образах сновидения одно представление замещается другим, менее цензурируемым (см. статью А. Беккер). Также и здесь, стало быть, имеют место символизируемое и символ, правда уже не в форме соматического симптома или символического ошибочного действия, а в виде замененного содержания представления, и, естественно, сразу же встал вопрос о смысле подобной замены. Обсудим — с психоаналитических позиций — по очереди то и другое. Образы, которые могут быть объектами символизации, выделить очень просто. Речь идет о «жизни и смерти... затем о беременности и родах, человеке как таковом, без половых различий, кроме того, о мужчине и женщине, отце, матери, родителях и детях. Огромное множество символов имеется для половых органов, а именно для половых органов в целом и для мужских и женских по отдельности; далее для груди, для сексуального возбуждения, эрекции мужского члена, половых сношений и онанизма» (Weiss 1931, 502—503).
Джонс удивляется тому, сколь невелико число представлений, которые могут символизироваться, в противопололеность прямо-таки неисчерпаемому множеству символов, которые могут занимать их место:
«Первых насчитывается не более сотни и все они относятся к физическому Я, ближайшим родственникам или феноменам рождения, любви и смерти» (Jones 1922,284).
Также и другие авторы (Brenner 1955; Laplanche/Pontalis 1972, 485) категорически подчеркивают количественное несоответствие символов и символизируемого, а Вейсс отмечает даже, что бессознательное может символически отображать лишь весьма ограниченное число представлений (Weiss 1931, 503). В юнгианской психологии это ограничение подверглось, однако, существенной критике.
«Символу», то есть тому, что предстает в замаскированном виде как «многоликое», Фрейд дал известное описание:
«Перила, подъемы, лестницы, переход по ним, как вверх, так и вниз — символическое изображение полового акта. Гладкие стены, по которым карабкается человек, фасады домов, с которых он — зачастую со страхом — спускается, соответствуют телам людей в стоячем положении и, по всей вероятности, воспроизводят
536
в сновидении попытку маленького ребенка вскарабкаться на родителей и воспитателей. "Гладкие стены" — это мужчины, за "выступы" домов спящий нередко цепляется в сновидениях страха. Столы, накрытые столы и доски точно так же означают женщин, возможно, по контрасту с рельефностью женского тела.. Из предметов одежды женскую шляпу очень часто с уверенностью можно толковать как гениталии, причем мужчины.
Это же относится и к плащу... В сновидениях мужчин галстук зачастую выступает символом пениса, и не только потому, что он имеет продолговатую форму, свешивается и является характерным атрибутом мужчины, но и потому, что галстук можно выбрать себе любой, — свобода, в которой природа отказала означаемому этим символом...
Совершенно очевидно, что любое оружие и все инструменты используются в качестве символов мужского члена: плуг, молоток, ружье, револьвер, кинжал, сабля и т.д. Также во многих ландшафтах в сновидениях, особенно таких, где имеются мосты или поросшие лесом горы, легко можно распознать изображение гениталий... Даже дети зачастую означают во сне не что иное, как гениталии, ведь и мужчины и женщины привыкли ласково называть свои гениталии "малышом"... Символическому изображению кастрации служит работа сновидения: облысение, стрижка волос, выпадением зубов и обезглавливание... Маленькие животные, вредные насекомые изображают маленьких детей, например нежеланных братьев и сестер; нашествие паразитов часто обозначает беременность. В качестве совсем недавно возникшего символа мужских гениталий следует назвать самолет, который используется подобным образом в сновидении благодаря своей связи с полетом, а также своей форме» (И/Ш, 360—362).
Такое изложение символики можно было бы продолжать еще долго. Понятно, о чем идет речь: изначальная связь не может больше сохраняться в своем конкретном проявлении; она должна перейти из системы сознания в другую систему. Вместо нее возникает другая связь, которая, хотя и обусловлена генетически первоначальной, но внешне не имеет с ней ничего общего. Из этого следует, что символ означает нечто большее, чем произвольная или искусственная (как в аллегории) подмена одной смысловой связи другой.