178
Некритично подойдя — в работе «Мужское и женское» — к патриархальному мифу «об относительно более развитом мозге» у представителей мужского пола, Ференци обсуждает вопрос, не соответствует ли органическая неполноценность женщины общей неполноценности, и, заявляя, что (с позиции психоаналитика) все отнюдь не так однозначно, добавляет: «Женщина прирожденно умнее и лучше мужчины, поэтому мужчина должен обуздать свою грубость через развитие более сильного интеллекта и морального Сверх-Я... Я полагаю... что органическая адаптация женщины достойна не меньшего восхищения, чем психологическая адаптация мужчины» (О III, 464—465).
ЛЕЧЕНИЕ И ТЕХНИКА
Врач-психоаналитик в своей работе возлагает надежды на развитие взрослости пациента, которая — отгороженная в защитном пространстве терапии от социальных санкций — должна проявиться в терпимом отношении к предосудительному. Основное психоаналитическое правило, настраивающее пациента на то, чтобы позволить себе свободно ассоциировать, спокойно выражать свои мысли, не беспокоясь о том, насколько они отвечают нормам дискурсивно-цензурированного мышления, говорить больше, чем знаешь, не бояться вспоминать и еще раз все пережить, нацелено на нетипичное состояние, которое когда-то должно стать правилом, на состояние коммуникации, свободной от отношений подчинения и господства.
Частично освобожденное от цензуры мышление пациента центрируется на дериватах вытесненных (травматических) сцен детства, переходящих в ходе лечения в сцены переноса. Фрейдовские «Советы врачу при психоаналитическом лечении» (1912), акцент на воздержании и отказе, на «хирургической» холодности чувств», на отражающей функции терапевта, всяческом поощрении антииллюзорной работы, продиктованы беспокойством о том, «что все отношение» может «выступить из реального мира» (Freud, VIII, 465). Никто из теоретиков психоанализа, писавших о «технике», не подчеркивал утопического момента лечения сильнее, чем Ференци, который в своих «технических» сочинениях вряд ли когда-либо тематизировал сообразные с реальностью (социально конформные) рамки лечения35.
По словам Ференци, врач-психоаналитик является в терапии «представителем всего человеческого общества., ради него больной учится отключать свою прежнюю «совесть», которая сделала его больным; опираясь на его авторитет, он позволяет себе устранить вытеснения» (О IV, 167). Между тем «все» человеческое общество — человечество — не существует в реальности как единое и дружное. Оно как раз и возникает из борьбы социальных классов. Фрейд полагал, что только при природных катаклизмах вспыхивает порой образ солидарного и противостоящего жестокости природы человечества (XIV, 337), а в остальном общества являются принудительными коллективами, единство которых создается и поддерживается путем насильственного объединения масс — ценой недееспособности непривилегированного большинства и за счет отличающихся от него по духу меньшинств — против чужих принудительных коллективов по ту сторону границ иллюзорной общности36. Ссылка на общие интересы служила до сих пор для того, чтобы прикрывать интересы отдельных людей, удовлетворение которых нельзя было оправдать ничем иным. Если психоаналитик — представитель «всего» общества в этом смысле, это значит, что он служит принципу реальности в его актуальном исторически специфическом виде. Он вряд ли найдет архимедову точку опоры, благодаря которой он мог бы «развязывать или связывать», и останется подчиненным охраняющей статус-кво социальной власти, внедряющей в индивидов в качестве псевдовсеобщей интроспективную и обществен-
179
ную слепоту. «Целое» человеческое общество включает в себя как древнее общество, так и будущее. Под этим названием понимается то, к чему всегда раньше стремились в человеческой истории и чего никогда не достигали: свободная ассоциация (а не принудительная общность), которая вместо того, чтобы обрекать своих членов на пожизненное несовершеннолетие, позволила бы им свободную ассоциацию мыслей, свободу выражения и рефлексии. Только во имя антиципируемой свободы, еще не реальной, но всеми желанной (хотя и вызывающей у многих страх вследствие реактивных образований), врач-психоаналитик способен раскрыть интроспективную слепоту своих пациентов, сначала особую, дополнительную, частную слепоту тех, кто заболел в больном обществе, а затем общую слепоту, которой больны и здоровые его члены. Сохранит ли исцеленный пациент заново приобретенную и проверенную в его личной беде «внутреннюю свободу», зависит рке не от врача, а от общества, в котором также постоянно идет борьба за слепоту или прозрение, за генерализацию идей авангардного меньшинства. Если существующее в социальной действительности неравенство между отказом и (реальным или воображаемым) удовлетворением неоспоримо предстанет как «естественное», то и свободное от невротических автоматизмов и социального страха испытание реальности, «более развитое чувство реальности» (О IV, 220), безбоязненный взгляд в бурлящий котел неисполнимых инстинктивных желаний останутся без социальных последствий, поскольку его дополнение, безбоязненный взгляд на реальную возможность изменения устройства общественной жизни, не будет иметь социального прикрытия. Свободный взгляд, пронизывающий фасад статус-кво и стремящийся понять скрытую динамику данного, остается тогда «утопическим»; неконвенциональный образ, который извлекается из действительности, не может иллюминировать реальную критическую практику. Если врач должен свести на нет совесть пациента, то он сможет сделать это не как представитель отдельной группы или класса интересов, которые выдаются за «всеобщие», а только как представитель «всего человеческого общества», «породившего» все негативное, борьбу всех против всех и войну классов. Психоаналитик работает со своим пациентом над тем, чтобы вопреки (запечатленному в душе) социальному давлению вновь ввести в разговорную коммуникацию экс-коммуницированные инстинктивные желания. Терапия «ведет к реконструкции — как можно более полной — жизненной истории пациента, восполнению его невротических амнезий» (О II, 48). Это восстановление воспоминаний является, по сути, борьбой (поддерживаемой терапевтом) за проникновение правды об истории жизни пациента против сопротивления цензуры, против биографической легенды, созданной невротически ослабленным Я. Достигаемая таким образом терпимость пациента к социальному осркдению нркдается в социальной ратификации. Если этого не происходит, пациент вновь отбрасывается в прежнее состояние, его обостренное чувство реальности, фермент социального изменения, остается неиспользованным. Психоаналитик по праву считает себя поборником «всего общества», которого у нас нет, но которое, возможно, все же когда-то будет: общества, в котором индивидам и их отношениям рке не будут нркны никакие идеологии и иллюзии. Психоанализ исцеляет тем, что помогает сделать обещания правдой, поскольку речь идет об устранении индивидуальной лжи. В микросоциуме под названием «лечение» он антиципирует то, что ожидается в макросоциуме.
Психоанализ обращается к утопии языка, чтобы исцелить невротиков, оказавшихся под социальным гнетом в изоляции частной религии и частного языка. Усматривая в этом свою особую задачу, он противопоставляет себя «природе», то есть беспощадной псевдоприроде общества, позволяющей гибнуть слабым: «Психоанализ хочет индивидуализировать то, чем пренебрегает природа; анализ стремится сделать жизне- и дееспособными индивидов, которые погибли бы из-за метода подавления со стороны природы, не заботящейся о слабых людях» (О I, 26). Эта его особая
180
врачебная задача выступает, однако, — у Ференци отчетливее, чем у других психоаналитиков — просто как спецификация общей, профилактической и культурно-революционной задачи: «Мы можем говорить о «свободе мысли» в полном смысле слова лишь тогда, когда мышление проявляется не только на поверхности сознания, не подчиняясь директиве бессознательных представлений, но и учитывает скрытые в глубинах, возможно, противоречащие господствующему сегодня моральному порядку представления и тенденции, одним словом: все бессознательные доселе детерминанты, чтобы суверенно и целесообразно распоряжаться ими, разумно согласуя индивидуальное и общее благо. То, чего уже сегодня достиг психоанализ в излечении определенных душевных болезней, вселяет надежду, что этот метод исследования сумеет доискаться и до действительных причин многих тяжелых заболеваний общества и сделает их доступными излечению. Будущее же принесет нам радикальную реформу воспитания человеческой души и воспитает поколение, которое не будет погрркать в бессознательное естественные, зачастую контрастирующие с культурой влечения и желания, не покончит с ними путем отрицания и инстинктивной защиты, но научится терпеть их в сознании и разумно ими управлять. А это будет означать конец эпохи, которую характеризуют лицемерие, слепое поклонение догмам и авторитетам и отсутствие самокритики» (О III, 31—32).
Психоаналитический путь раскрытия истины — это путь «свободного ассоциирования», на которое соглашается пациент. «Оно заставляет пациента, с одной стороны, признать неприятные истины, но, с другой стороны, обеспечивает свободу слова и выражения чувств, которая едва ли имеется в жизни» (там же, 477). «Столь резкое разделение мира фантазий и реальности, которое достигается благодаря анализу, помогает человеку достичь чуть ли не безграничной свободы...» (там же, 372). Эта свобода определяется сначала негативно, как «освобождение от ненужного внутреннего принуждения» (там же, 12—13). «Если вам известен характер человека, вы можете, если только захотите, заставить его совершить тот или иной поступок, ибо он работает подобно машине» (там же, 354—355). «Психоанализ нацелен на то, чтобы вновь подчинить Я бессознательные и ставшие автоматическими части Оно» (там же, 281); в этом смысле он является «борьбой против привычек» и стремится «заменить те нецелесообразные, похожие на привычку способы разрешения конфликтов, которые мы называем симптомами, новыми, приспособлением к реальности» (там же, 280). Ференци начинает свои заметки о «Метапсихологии привычек» поговоркой: «Привычка — вторая натура» (там же, 278). Однако со времен Гегеля «второй натурой», то есть «второй природой», называется стихийно развивающееся общество с его институциями, внедряющее в индивидов привычку вытеснять и делающее их этим невосприимчивыми к познанию и изменению. «В ходе аналитического лечения (пациенту или ученику)... удается овладеть многими считавшимися прежде фатально неизбежными непроизвольными актами» (там же, 417; ср. О IV, 228). Таким образом, психоаналитическая работа определяется как критика псевдоприроды.