Цюрих 7, Бергхальденштрассе, 34, 12. 12. 1939 Госпоже Фрейд 20, Мэрсфилд-Гарденз, Лондон, N. W. 3
Глубокочтимая, дорогая госпожа!
В прошлую субботу Швейцарское психоаналитическое общество провело в кантональной лечебнице Кенигсфельден, кантон Ааргау, вечер памяти Вашего великого супруга. Наги председательствующий д-р Сарасин в своей горячей и глубоко прочувствованной речи представил нам портрет великого духом и при этом столь бесконечно доброго титана. Уме предложили зачитать собранию отрывки из сохранившихся у меня 134 писем, тем самым предоставив слово гениальному исследователю, другу и отцу. Я смог также рассказать о наших беседах и встречах, имевших место в течение почти тридцати лет. После меня доктор Менг говорил о значении Зигмунда Фрейда. Вечер стал не столько почитанием дорогого умершего, которому мы все стольким обязаны, но исповеданием живущего среди нас, которому мы можем возвратить частицу нашего долга не через выражение восхищения и почтения, но только через продолжение его труда.
При изучении писем Вашего супруга меня вновь тронуло и горестно и радостно, когда я почувствовал, как много значила для него его семья. Я живо припоминал, как 25 апреля 1909 года он познакомил меня с Вами, с тремя крепкими сыновьями, жизнерадостной Софией и Ящеркой. Я, выросший без отца, всю жизнь страдавший от односторонне мягкого воспитания, был ослеплен красотой этой семейной жизни, которая, несмотря на почти сверхчеловеческое величие отца семейства и его глубоко серьезное отношение к жизни, благодаря его любви и искрящемуся юмору дышала свободой и радостью. В Вашем доме я чувствовал себя словно в солнечном весеннем саду, слышал, как поют жизнерадостные жаворонки и дрозды, видел цветущие клумбы и впитывал щедрую благодать лета. Аюбому гостю тут же становилось ясно, что большая часть этой благодати является Вашей заслугой, ведь Ваше кроткое и доброе существо постоянно снабжало мужа новым оружием в яростной жизненной битве.
...Без Вас даже этот великан не смог свершить непосильное, тот жизненный труд, который он принес в дар «никчемному» человечеству. В исполнении печального долга надгробного слова меня утешает то, что, по свидетельству
57
писем, друзья также немало значили для него, а я на протяжении многих лет принадлежал к тем наиближайшим друзьям..
Письма Вашего супруга являются моим драгоценнейшим состоянием. Пока я живу, я постоянно буду вновь и вновь брать их в руки. Теперь, в 67 лет, я тоже вступил в старость и достиг замечательно устойчивого спокойствия, /духовно я чувствую себя вполне бодро; правда, изредка случаются периоды усталости, как, например, во время поездки в Вену, когда мне отказала память. Я работаю над несколькими набросками, продолжая, насколько это в моих скудных силах, труд Вашего супруга. И даже если в неблагосклонные времена предпочитают подыгрывать дьяволу лжи, а не слушать симфонию правды, я, как и Ваш супруг, повторяю: «La virite est in marche»'.
С сердечным приветом Вам и Вашим детям, в особенности фрейлейн Анне и господину доктору Мартину, с глубочайшим почтением Ваш
' «Истина в пути» (фр). — Ред.
Пфистер.
Переписка между Фрейдом и Карлом Абрахамом
Публикация переписки между Зигмундом Фрейдом и Карлом Абрахамом (1877—1925) была осуществлена в 1965 году дочерью Абрахама Хильдой Абрахам и сыном Фрейда Эрнстом (Freud/Abraham 1965). Переписка позволяет проследить за развитием их дружбы в волнующие годы распространения и проверки психоаналитических идей и является памятником простоты и честности двух соратников, которые могли полностью положиться друг на друга. Она пробуждает нечто вроде ностальгии по тем временам, когда люди еще находили возможность писать подобные письма. Из написанных в общей сложности 492 писем — 220 Фрейда и 271 Абрахама — было опубликовано 367. Поскольку 121 послание Абрахама и 81 Фрейда изданы в сокращенном виде, можно предположить, что они содержали личные замечания в адрес еще живших людей. За исключением первого письма Абрахама и нескольких писем, утраченных в Первую мировую войну, корреспонденция сохранилась полностью.
Абрахам, работавший с 1904 по 1907 год ассистентом врача у Эугена Блейлера в Бургхёльцли, познакомился с Фрейдом через Швейцарскую группу (так называемое «Общество Фрейда»). В 1907 году он обратился к Фрейду с несколькими вопросами по поводу собственной работы о роли сексуальной травмы в шизофрении и истерии. С этого началась их переписка, продолжавшаяся около двадцати лет.
Нешвейцарец и к тому же еврей, Абрахам не мог преуспеть в Швейцарии, и поэтому в ноябре 1907 года он перебрался в Берлин, где работал психоаналитиком, и в 1908 году организовал там по образцу Венской группы Фрейда Берлинское психоаналитическое общество — первое профессиональное объединение психоаналитиков.
После первой личной встречи в доме Фрейда 15 декабря 1907 года они начинают все более активно обмениваться своими мыслями. Фрейд постепенно переходит от обращения «глубокоуважаемый коллега» и «дорогой господин доктор» к обращению «дорогой друг» (с 22 августа 1910 года), тогда как Абрахам называет его вначале «глубокоуважаемым», а затем «дорогим господином профессором». Помимо прочего обсуждаются технические вопросы лечения невроза навязчивых состояний, темы современного искусства, новейшие раскопки в Египте, а также сопротивление, на которое наткнулся психоанализ в своем становлении.
58
В связи с вопросом лечения пациентов молодого возраста Фрейд 9 января 1908 года с отеческой заботой писал (там же, 34):
...Поскольку это юный индивид, разъяснением можно в значительной степени его исправить, если он сам того пожелает.
Главные правила: 1. «Не торопиться», как гласит предвыборный лозунг в Зальцбурге. Душевные перемены не происходят чересчур быстро, разве что в революциях (психозах). Всего два часа — и уже недоволен. Всего знать невозможно! 2. Как мне представляется, тут нет никакой проблемы. Пациент сам укажет путь, обнажая пласт за пластом нынешнее состояние своей души, если он будет строжайше следовать вступительному правилу (рассказывать все, что ему приходит в голову)...
Через несколько лет, когда практика Абрахама уже процветала, Фрейд писал (там же, 122):
...Прекрасно, что Вы так быстро достигли в своей практике крайних пределов, однако теперь переверните лист и постарайтесь не слишком ценить эту удачу. Первое и для всех обязательное правило, когда держится такой наплыв, — повысить гонорар, и Вы должны находить время для собственной работы и отдыха. Ответ на Ваш вопрос, как я устраиваюсь, чтобы наряду с практикой еще писать, звучит просто: я должен в работе отдыхать от психоанализа, иначе я этого не выдержу...
Фрейд с гордостью принимал свое еврейское происхождение и писал: «Наша древнееврейская цепкость и в этот раз проявит свою живучесть» (26 декабря 1908 г.); на обороте открытки с изображением арки Тита в Риме он также помечает: «Еврей выстоял!» (13 сентября 1913 г.).
В письмах верному другу Абрахаму, который весьма мало интересовался оккультизмом, следов этого увлечения почти не прослеживается. Пережиток тех времен, когда Фрейд верил в периодичность, обнаруживается в дискуссии о символическом значении числа семь, которая завершается словами: «С числами можно проделывать безумные вещи. Осторожнее!» (22 августа 1924 г.).
Фрейд всегда говорил с Абрахамом откровенно, порой не воздерживаясь и от сильных выражений. Так, о придворном советнике Ф. он отзывается как о «лжеце, болтуне и невеже» (5 июня 1910 г.), или: «Из всех крыс этот Ф. самая омерзительная» (18 мая 1919 г.). Говорит он также о «лживой враждебности» венских психиатров, которые тем не менее по отношению к нему «дружелюбны сейчас как дерьмо» (31 октября 1920 г.).
Когда друзья пытались ободрить друг друга, они всегда говорили «coraggio Casimire» 29, оборот, впервые введенный в обращение Абрахамом.
Абрахам предвидел расхождение с Юнгом, так же как и более поздние разногласия с двумя другими «паладинами» — Ранком и Ференци (см. письмо от 8 апреля 1923 г.). Фрейд старался смягчить противоречия; он писал (там же, 57—58):
Берхтесгаден, 23. 7. 08
Дорогой коллега,
Благодарю Вас за полученную сегодня работу о Dementia Praecox и истерии'. В Ваших статьях я особенно ценю ясность и решительность, так что прошу Вас не думать, что я не замечаю красоты. Смею ли я сказать, что меня привлекают в Вас родственные иудейские черты? Мы понимаем друг друга.
59
Вы также знаете, чту мне омрачает удовольствие от работы: то, что Вы позволили проявиться своим тайным разногласиям с Ютом. Вы, несомненно, вправе писать подобным образом, но было бы благороднее не пользоваться этим правом. Каждому из Вас Л предоставил в свое время равную свободу действий и полагаю, что Вы должны пользоваться ею независимо. Если Вы покушаетесь на его независимость, Вы в определенной мере толкаете его в стан противников.
Я буду стараться уладить, что возможно, по приезде, как было условленно, в конце сентября в Цюрих. Поймите меня правильно: я ни в чем не могу Вас упрекнуть, я догадываюсь, что швейцарский антисемитизм, пощадив меня, с удвоенной силой обрушивается на Вас. Я думаю только, что мы, евреи, должны развить в себе нечто вроде мазохизма, если хотим участвовать в совместной работе, и быть готовы, что с нами порой обойдутся несправедливо. Иначе никакого сотрудничества. Смею Вас заверить, если б меня звали Обер-хубер, мои открытия натолкнулись бы на гораздо меньшее сопротивление.
Ваш неблагоприятный прогноз в отношении сотрудничества с Бургхёльцли я не разделяю. Я тоже встревожился, когда отменили собрания Общества, но я не знаю, в какой мере это уже решено. Насчет Блейлера я с Вами согласен, он был неприветлив со мной в Зальцбурге, ситуация для него неприятная, и мне кажется, что Ваша характеристика вполне верна. Однако с Юнгом дело обстоит иначе: меня связывает с ним личная симпатия, на которую я рассчитываю; он пишет мне через своего шефа — так же, как и Вы, буквально теми же словами. От этого он не может отступить, как не может переменить свое прошлое, даже если б хотел, и «Ежегодник», редактором которого он является, не превратится в разрозненные листы. Я надеюсь, что в его намерения и не входит расстаться со мной и что Вы не совсем справедливо судите, исходя из мотива непреодоленного соперничества.